Павел Молитвин - Наследники империи

— Какая светлая кожа! Даже представить не мог, что такая бывает! Я предпочел бы видеть эту девку у себя в постели, а не тут… истекающей кровью. — Нуньят потянулся вынуть дротик из груди Лив, но, передумав, опустил руку.

— Ну так возьми ее, она еще теплая! — хихикнул Трачиал и отлетел в сторону, получив затрещину от хмурого, неулыбчивого стражника.

— Ты чего! Ума лишился? — Приятель Трачиала выхватил обоюдоострый топор.

— Скоты! Грязные выродки! Да разве простит Предвечный походя пролитую кровь? Предательский удар? А тем паче грязные слова, сказанные подлым языком о мертвой! — Хмурай стражник, отступив на шаг, тоже отцепил от пояса топор.

— Пельвер, ты в своем уме?

— Он прав! Более мерзкого дела мы еще не совершали! — рявкнул стражник с широченными плечами и короткой, могучей шеей.

— О чем вы тут препираетесь? Отрубите головы трупам, я должен знать наверняка, что они мертвы! — велел подошедший к стражникам Заруг. Отыскав одежду Мга-ла и удостоверившись, что кристалл Калиместиара находится в кармашке пояса, он затянул его на своем впалом животе, прихватил меч северянина и впервые с тех пор, как покинул Бай-Балан, готов был признать, что день начался удачно.

— Они мертвые. Мертвее не бывает. Но вот этот тип назвал нас грязными выродками! — Нуньят указал пальцем на Пельвера.

— Выродки и есть! Только Агарос мог надоумить нас связаться с подобной мразью! — подтвердил стражник с бычьей шеей, становясь плечом к плечу с Пельвером.

— Тьфу ты, пропасть! Клянусь единственным оком, не ко времени вы затеяли эти разборки! — Заруг с раздражением оглядел двух дюжих стражников, в угрожающих позах застывших над телом северянина и его подруги. — Вы что же это, никак, раскаялись? Не слишком ли рано? А может, чересчур поздно?

— Пошел вон, трупоед! У меня и без твоих насмешек руки чешутся! Как думаешь, Донпр, сколько грехов простит мне Предвечный, если я убью этого кровожадного пса? — осведомился хмурый стражник, поухватистее перехватывая рукоять боевого топора.

— Клянусь смрадными ямами Гайи, ребята еще не вполне проснулись и несут невесть что! — проскрипел Заруг, едва сдерживаясь, чтобы не броситься на двух идиотов, вздумавших изгадить этот воистину великий день. Если бы у него было время, с каким бы удовольствием он проучил этих недоумков! Сейчас, однако, заниматься этим некогда и, коль скоро кристалл у него, надо быстренько уносить ноги. — Поспешим к бурхавам! А эти чистюли пусть остаются тут, если им нравится общество покойников!

— Что это на тебя вдруг нашло, Пельвер? — поинтересовался стражник с бычьей шеей у товарища, когда Заруг и четверо сопровождавших его молодцов скрылись в кустарнике.

— Я… не знаю. Но убивать вот так, в спину… и безнадежно покачал головой. О, Предвечный, до чего же мы дожили!

— Северянин еще жив. Из-за него ты все это и затеял? Если из-за него, то зря. По-моему, его ни один лекарь не спасет. — Донир склонился над Мгалом

— Может, и зря. Жаль, я раньше не понял, какая подлая тварь этот Заруг! Потащим парня в деревню?

— Да, только не говори, что это мы его так отделали. Скажем, хотели помешать Заруговым людям, но не успели.

Плеск воды о борт суденышка убаюкивал Мгала подобно колыбельной песни, и временами ему хотелось прогнать сидящих подле него Гиля и Эмрика, считавших своим долгом всячески утешать и развлекать выздоравливающего. Иногда, собравшись с силами, он таки и прогонял их и погружался в беспамятство, целительную тишину и темноту, прекраснее которых не было ничего на свете. Но потом неугомонные друзья возвращались, начинали тормошить, поить какими-то ужасными отварами и настойками и вести душеспасительные беседы, от которых северянин приходил в тихое бешенство, или рассказывать увлекательные истории с такой прозрачной моралью, будто оба разом поглупели либо считают, что ранили его не в сердце, а в голову. Ибо, лишив жизни Оливетту, люди Заруга и Уагадара нанесли ему самую страшную рану, по сравнению с которой все остальные, успешно залечиваемые Гилем, можно было считать царапинами, недостойными упоминания.

Да, что бы там ни думали его друзья, с головой у него все было в порядке, и он был совершенно согласен с тем, что раз уж им не удалось изловить Заруга сразу, то следует добраться до Адабу и бдительно следить за кораблями, отбывающими на север. Он был уверен, что убийцы не уйдут от них и кристалл вернется к своему хозяину, однако это не доставляло ему радости. Жить ради этого не хотелось. Более того, жить вообще не хотелось. Они вернут кристалл и накажут убийц — корабли мланго редко отправляются в Бай-Балан, а к самой сокровищнице Маронды Уагадар не поплывет, поскольку знает — то, что Заруг до сих пор считает ключом к ней, отворит ее двери, только оказавшись в руках Мгала. Но разве, под-. вергнув убийц самой страшной казни, он вернет Лив? Какой смысл открывать сокровищницу, если знания сами по себе не делают людей лучше? Стремиться не к чему. Дорога Дорог — это сладкая мечта, самообман, годный лишь на то, чтобы оправдывать совершаемые мерзости великой целью. Но какая цель может оправдать смерть его возлюбленной? Как оправдается он перед Предвечным, Небесным Отцом или Вожатым Солнечного Диска — как бы ни называли его — за то, что не уберег ее? Как оправдается, наконец, перед собственной совестью?..

— Полно, о каких оправданиях может идти речь? — раздался над головой северянина голос Черного мага, и Мгал с удивлением понял, что вновь, как это бывало с ним прежде, когда он путешествовал в одиночку, говорил вслух сам с собой. — Оправданий у тебя нет и быть не может просто потому, что тебе не в чем оправдываться даже перед самим собой, а всем богам, какие ни есть на свете, плевать из поднебесья на дела смертных. Мы уходим из этой жизни — таков наш удел. И жалеть надо тех, кто остался, чье сердце разрывается и кровоточит от боли утраты по ушедшим. А умершие… Они погружаются в небытие, и, размышляя о вечном покое, ожидающем всех нас в конце пути, я начинаю склоняться к мысли, что Бог, Всеблагой и Всемилостивый, существует на самом деле. Ибо не есть ли смерть, венчающая все наши хлопоты, лучшим доказательством доброты Создателя?

— Хм! Ты нынче мрачно настроен, а Мгал и так глаз открывать не желает, на мир смотреть не хочет! — укорил Гиль Магистра, но тот нисколько не смутился и продолжал как ни в чем ни бывало:

— Спроси Чаг, страдала ли она после смерти? Вспышка боли — и все. Подумай, мог ли ты предвидеть, не будучи богом, появление убийц? Захотела бы Лив оказаться на твоем месте и скорбеть по убитому на ее глазах возлюбленному? Она вытянула лучший жребий. Тьма приняла ее и…