Андрей Чертков - Миры Стругацких: Время учеников, XXI век. Важнейшее из искусств

— Молчун вернулся! — громко сказал я у них за спинами и вышел из высокой травы.

Они все так одновременно и мгновенно повернулись ко мне, что напомнили мертвяков, выворачивающихся наизнанку.

Теперь замолчали и мужики, челюсти отвисли. Отличная немая сцена… Леший, ау!.. Нет Лешего, фиг ему! Теперь мы сами будем снимать и смотреть свое кино.

— А Нава? — вздохнул Колченог. — Мертвяки?..

— Нет, не мертвяки, — отрицательно покрутил я головой. — С мертвяками у меня теперь разговор короткий…

— Воры отобрали? — кивнул Кулак с некоторым чуть заметным торжеством в голосе — мол, не только у него жену воры отобрали, а вот и у Молчуна. — Войной надо на них пойти, шерсть на носу, чтобы они наших жен не воровали! Давай прямо сейчас все соберемся и пойдем, против всех они не устоят. Мы им покажем, как наших жен воровать! Мы им шерсть-то с носа на задницу передвинем!

— Нет, — сказал я. — Не воры, воров я побил, а потом мы убежали от них.

— Неужто гиппоцет съел или крокодил? — трагическим голосом предположил Староста.

Легкий вздох ужаса пронесся по толпе от этого предположения.

— Крокодила не встретили, а гиппоцетов двух видели, им не до нас было, — сообщил я. — Маму мы Навину встретили, она и увела ее.

— Да как же это можно — от живого мужа жену уводить?! — проскрипел Старец. — Нельзя это! Даже матери нельзя! Потому что вредно. Если все матери начнут от мужей жен уводить, что же это такое будет? Надо всем матерям укорот дать, чтобы неповадно было! Это непорядок, а непорядок вреден, нельзя его допускать…

— Постой! — опомнился Колченог. — Какая такая мама, когда ее маму мертвяки утащили?! Про это все знают. И мне она про это все уши прожужжала, когда мы с ней по лесу дочку мою искали. Только не хотел я ее на дочку обменять, я на ее глаза молодые надеялся, что они все углядят и следы дочкины заметят.

— Какие следы? — проворчал Кулак. — Они ведь ее на плечи взвалили и унесли. А меня связали, чтобы за ними не увязался. Я, когда освободился, пошел за ними, но они в речку вошли, и там следы кончились. Я и вверх бегал, и вниз по обоим берегам — никаких следов.

— Уплыли они, — сказал я. — На плотах и уплыли.

— На каких таких плотах? — удивился Кулак. — Я, шерсть на носу, никаких плотов не видел и не слышал и понятия не имею, что это такое.

— Свяжи два-три бревна рядом и сам сверху сядь, — объяснил я. — Вот тебе плот и будет. Плыви на нем, сколько терпения хватит, и жену свою с собой вези…

— Плыть по речке? — испугался Кулак. — Я сам никогда, шерсть на носу, по речке не поплыву и жену к ней близко не подпущу! Там же утонуть пара пустяков! И крокодилы там водятся. Нет, Молчун, и не уговаривай — ни на каком плоту по твоей речке я не поплыву!

— А я и не уговариваю, Кулак, я только объясняю предположительно, куда воры с твоей женой деться могли так, чтобы следов не оставить.

— Что ж ты мне раньше, Молчун, не сказал! — обиженно воскликнул Колченог. — Все про свой дурацкий Город долдонил, а про речку не сказал. Я, может быть, и поплыл бы по речке, и дочку бы нашел!

— Я тогда ничего не понимал, а вы все, и ты, Колченог, в особенности, мне голову морочили своими разговорами, от которых у меня в голове шум и боль возникали и я соображать не мог. Теперь вроде шум не возникает. И я многое понял… Мне кажется, что нет твоей дочки у воров, Колченог. Очень уж они злы на мертвяков, так злы бывают, когда последнее отнимают. Ведь воры — это вы, мужики, когда у вас всех женщин отнимут и вы без них начнете с ума сходить.

— Замолчи, Молчун! — вскрикнул Староста. — Разве ж можно такое говорить?!

— Нельзя! — обрадовался Старец. — Я всегда всем говорил, что нельзя забывать про «нельзя»!

— Понимаешь, Староста, — медленно ответил я, делая большие паузы между словами, чтобы они успевали осознать каждое слово, — они повторяли каждую фразу, чтобы успеть осознать, а я стал говорить медленно: — Можно завязать глаза и идти в болото, делая вид, что ничего не происходит, пока не утонешь в трясине, а можно внимательно смотреть перед собой и вовремя свернуть на хорошую дорогу… Мы с вами сейчас именно перед таким выбором. Куда ты хочешь вести своих людей, Староста?

— Нет! — опять возник Колченог. — Ты, Молчун, нам зубы не заговаривай! Ишь вдруг разговаривать научился и сразу зубы заговаривать! Ты объясни, куда Наву девал! И откуда ее мама взялась, которую давно уже мертвяки утащили. А кого мертвяки утащили, назад не возвращаются! Никогда!

Надо же, удивился я, как долго он мысль в себе держал, пока мы тут с Кулаком да Старостой препирались, а прикидывался, что мысли у него расплываются и в голове не держатся! Все у него держится, когда ему надо.

— Ну да! — поддержал Хвост. — Их мертвяки в горячих озерах варят, а потом едят. Как же они могут вернуться?!

— Не едят их мертвяки, — махнул я рукой. — Они вообще не едят. Потому что неживые. Биороботы. Вам пока этого не понять, но это как живое, но не живое, потому что у живого душа есть, а у них только программа подчинения Хозяевам. Но это все сложно — и душа, и программа… Хотя мне говорили, что вы легко отличаете живое от неживого… Неужели не отличили?

— Как не отличили, шерсть на носу, если назвали мертвяками, значит, отличили! — выкрикнул Кулак. — Ты не слушай Хвоста, он не думает, что говорит, у него что хвост, что язык — болтаются без всякого смысла.

— Сам ты болтаешься без смысла! — огрызнулся Хвост. Замолчите! — прикрикнул Староста. — Говори, Молчун!.. Объясни про мать Навы…

И я стал говорить. Мне не очень нравилось то, что я говорю, но я еще не успел подготовиться и составить речь. Слишком сложно это для меня здесь, разучился я речи составлять… Но что мог сказать, то и говорил:

— Мертвяки — это слуги Хозяек Леса… Хозяйки Леса — это женщины, прошедшие Одержание. Я не знаю, почему это так называется, возможно, имеется в виду одержание победы над своей природной сущностью, не понимаю… Но я понял, что это значит: женщины, прошедшие Одержание, внешне остаются женщинами, но внутри становятся одновременно и женщинами, и мужчинами…

— Что ты несешь, Молчун?! — послышалось из толпы. — Ты бы лучше и дальше молчал, чем такую чушь нести, паутину нам на уши развешивать… Где ж это видано, чтобы женщина была и мужчиной?! У нее что ж, и мужской корень рядом с женским дуплом вырастает?.. Ну, Молчун!.. Ну, рассмешил!..

— Нельзя-я! — вдруг взвизгнул Старец и сжался, озираясь. Даже за куст спрятался.

А ведь знает старый пень, что я правду говорю, вдруг понял я. Он же мне говорил и про Тростники, и про озера, и про утопленниц… Он говорил, а я ничего не понял. Но страшно ему от этой правды, надеется умереть раньше, чем эта правда всей силой по голове да по жизни ударит.