Артур Кларк - Мир-Земле (сборник)

ПОВТОРИТЬ ВОЗМОЖНЫЕ СТАТЬИ РАСХОДОВ?

— Нет, — тихо ответил Марк.

ВВЕСТИ ДОПОЛНИТЕЛЬНУЮ СТАТЬЮ? — догадалась машина.

— Да, — сказал старик почти шепотом.

ЖДУ ВВОДА ДОПОЛНИТЕЛЬНОЙ СТАТЬИ.

— Мир, — сказал Марк, и слово зависло в тишине.

БУДЬТЕ ДОБРЫ, ТОЧНЕЕ.

— Я сказал МИР, черт побери! — выкрикнул Марк. — Мир — вечный и нерушимый!

Кот испугался и спрыгнул с колен хозяина. Марк резко встал, опрокидывая стул. Его глаза ничего не видели от слез. "Дурень, ну и дурень!" — тут же устыдился он своей горячности.

В тот же день, пятнадцатого апреля, больше двухсот миллионов налогоплательщиков высказали то же желание.

К рождеству оно осуществилось.

Итак, мир — вечный и нерушимый.

Вот это пока еще — фантастика. Человечество стоит на распутье, перед ним две дороги — дорога жизни и дорога смерти, прочный мир либо всеуничтожающая война. На протяжении своей истории людям постоянно приходилось выбирать между войной и миром, и слишком часто, недопустимо часто выбор бывал неверен.

Как развивалась бы история, если б не было Тридцатилетней войны в Европе и Войны за независимость в Северной Америке, если б удалось предотвратить первую и вторую мировые войны? Или, с другой стороны, что было бы, когда б эти войны закончились не в свой срок, но продолжались еще какое-то время? Вопросы из области гипотетического, но фантастика на то и фантастика, чтобы среди прочего отвечать и на такие вопросы.

Саке Комацу, подданный империи, которая первая и, к счастью, единственная испытала на себе разрушительную мощь ядерного оружия, "проигрывает" в новелле "Мир — Земле" подобное фантастическое допущение применительно к Японии и ее народу. Вскрывая безумие милитаризма как особо утонченной формы растления неокрепших душ, несущей гибель подросткам и юношам, еще толком не отведавшим жизни, писатель утверждает мир как непререкаемую ценность и верховное благо человека.

Несколько исторических фактов, необходимых, чтобы проникнуть в смелый замысел художника и оценить совершенство его воплощения.

6 августа 1945 года американцы взорвали атомную бомбу над Хиросимой, 9 августа — над Нагасаки. 15 августа император Хирохито выступил по радио с обращением к нации, в котором заявил о том, что Япония принимает условия Потсдамской декларации. 2 сентября Япония подписала Акт о капитуляции.

САКЕ КОМАЦУ

МИР — ЗЕМЛЕ[40]

Мелькнула человеческая тень. Он машинально спустил предохранитель, прицелился и затаил дыхание. Впереди тихо покачивался колос мисканта. Высокая пожелтелая трава зашуршала, заколыхалась, и оттуда высунулся крестьянин плутоватого вида, с обмотанной грязным полотенцем головой и вязанкой хвороста за плечами.

Тогда он поднялся и шагнул навстречу старику, держа наготове карабин.

Старик в ужасе шарахнулся. Испуганное лицо на миг исказилось злобой, но тут же стало непроницаемым. Тот подошел вплотную к старику.

— Жратва есть? — спросил он. — Я голоден!

Тусклыми, точно высушенная солнцем речная галька, глазами крестьянин смерил его с головы до ног. Под гноящимися веками снова вспыхнул злобный огонь.

Перед крестьянином стоял исхудалый мальчик в рваной, висевшей клочьями одежде. Его шею и тощие, как куриные лапки, руки покрывала чешуйчатая пыль.

— Ты чего карабином тычешь? — сердито пролаял старик. — Не японец я, что ли?

Парнишка опустил карабин, но на предохранитель не поставил.

— Ты где живешь? — спросил мальчик.

— Недалеко… за горкой, — ответил крестьянин.

— Мне жратва нужна! Сейчас поесть и на дорогу.

Крестьянин снова нахмурился. Он злился. Еще бы не злиться! Какой-то мальчишка ему угрожает, карабином в грудь тычет. Еще покрикивает. Героя из себя строит. Добро бы действительно солдат был — не так уж обидно, стерпеть можно, а то сопляк какой-то!..

— Ты что, один или с дружками? — спросил крестьянин.

Мальчик покачал головой. Огляделся по сторонам.

— Один я. Меня в разведку послали. Вернулся. Наших всех перебили. А кто жив остался, видать, в горы подался.

— Всех поймали! — со злорадной усмешкой сказал старик. — Вон по той тропиночке спускались, подняв руки. Их лупили, подгоняли прикладами… даже раненых…

— Не может быть, чтобы всех… Кто-нибудь уцелел.

— И ты зря прячешься… Все одно — рано или поздно схватят.

Щелкнул затвор. Крестьянин прикусил язык. Он взглянул на мальчика затравленными глазами, налитыми кровью, как у быка.

— В Синею проберусь, к нашим, — упрямо проговорил мальчик, поджав губы. — Там еще крепко держатся.

— В Синею? — ехидно переспросил крестьянин. — А знаешь, как туда добираться? Все дороги охраняются.

— Ничего, без дорог, лесами, горами проберусь.

— Все одно сцапают, — тихо пробурчал старик и тут же, спохватившись, искоса взглянул на мальчика, потом добавил осторожно: — Сдавайся в плен… тебе же лучше будет.

Мальчик вскинул карабин.

Ну, вот! Слова им не скажи — сразу на рожон лезут. Бешеные какие-то! Такому ничего не стоит пальнуть. И дают же им оружие в руки!

— Пре-датель! — прошипел парнишка сквозь зубы. — Из-за вас проиграли!

— При чем тут мы? — пробормотал старик и торопливо добавил: — И вы не виноваты… На их стороне сила. У них всего вдоволь. А у нас что? Ни одного самолета, ни одного…

— Это не поражение, — упрямо повторил мальчик. — Умереть в бою, не сдавшись врагу… Наши в Синею будут держаться до конца!

— Тогда всех японцев перебьют.

— А что, по-твоему, лучше холуем быть, лишь бы в живых остаться? — Он говорил таким тоном, точно отчитывал первоклассника. — Даже ребята вроде меня сражаются в смертном бою. Эх, ты!.. А еще взрослый!..

— Старуха у меня парализованная да дочка на шее, — ворчливо ответил крестьянин, — а вы-то что жрать будете, если крестьяне работать перестанут?

Но, увидев, что мальчик снова приходит в ярость, старик повернулся и, сказав: "Пойдем!", зашагал прочь.

Одинокий дом в долине. Тощая, с торчащими ребрами корова щиплет траву, на морде у нее выражение полного безразличия и покорности. Поля вдоль ущелья давно убраны, всюду, как великаны, высятся скирды рисовой соломы.

— А их нет? — подозрительно спросил мальчик.

Старик покачал головой.

— Все до одного ушли… тут неподалеку… в соседней деревне, кажись, остался отряд…

Голос крестьянина заставил мальчика еще больше насторожиться. С этим старым пугалом надо держать ухо востро.