Еремей Парнов - Собрание сочинений в 10 томах. Том 6. Сны фараона

— И теперь тоже уверены?

— Хочу так думать.

— При всем вашем скепсисе вы, как я знаю, допускаете возможность телепатического контакта? Особенно во сне?

— Не только допускаю, но верю. Почти…

— Ох уж, это «почти»! Атеизм у вас сочетается с фатализмом, здравый смысл — с суеверием. Гремучий коктейль.

— Требуется бесспорное доказательство. Объективный критерий.

— «Вот Сны тебе мои… В них все, что хладный опыт открыл мне, проведя чрез слезы, скорбь и ропот»… Вы читали «Сны» Майкова?

— Нет, Пит, не читал. Не устаю восхищаться вашим знанием русской литературы.

— Ваши сны вместили все: слезы, скорбь и «жажду странную святынь, которых нет»… Последнее уже из Минского. Вы ведь любите символистов?

— Это помню: «И снова свет блеснет, чтоб стать добычей тьмы, и кто-то будет жить не так, как жили мы, но так, как мы, умрет бесследно».

— Так, мой бедный собрат по мирской юдоли… Нам с вами не достает одного: «хладного опыта». Вы верно упомянули объективный критерий. Ваш ночной облет Сверхгорода наводит на интересную мысль. Вам запомнились названия улиц, отдельные дома?

— Даже номера домов. О чем это говорит?

— Прежде всего, о превосходной памяти. Приснилось все то, что вы, вероятно, видели в своих многочисленных путешествиях. Тут нет ничего необычного. Ничто, не боюсь повторить, не проходит бесследно. Да, память у вас отменная, но не хватает конкретных деталей… Вы как-то обмолвились, что провели ночь у Моссовета, откликнувшись на призыв Гайдара?

— И что? — Борцов отбросил изрисованную газету. Общение с Джонсоном требовало неослабного внимания. Не отклоняясь от темы, он совершал стремительные броски, смысл которых зачастую прояснялся лишь в конце разговора. — Не улавливаю связи.

— «Все во всем», как сказано в «Изумрудной таблице». Попробуйте вспомнить, что было дальше. Возвратившись под утро домой, вы с тяжелым сердцем легли спать? Или, проголодавшись, набросились на еду?

— Ни то, ни другое. Я первым делом включил телевизор…

— А после?

— После? Кажется, и верно, ненадолго уснул.

— Вам что-нибудь снилось?

— Не помню… Ничего сколь-нибудь примечательного.

— Жаль. В таком взвинченном состоянии вы могли бы действительно вылететь за пределы. При соблюдении надлежащих условий, само собой. Что бы вы сказали, если, бы вам привиделся Белый дом? В том виде, как он предстал на экране некоторое время спустя: с черным дымом из окон?

— Понимаю, — кивнул Ратмир. — К сожалению, ничего подобного не было. Проснувшись, я опять включил телевизор и до позднего вечера следил за репортажами CNN. Но я понимаю, куда вы клоните, приснись мне то, о чем вы говорите, я бы счел это бесспорным доказательством.

— Итак, необходимым критерием может послужить время. Ощущение выхода из тела, из-под власти пространства и так далее — всегда субъективно. Время — единственно возможный пробный камень. Проникновение в прошлое нуждается в тщательной проверке. Доказать, что вы не располагали в той или иной форме полученной информацией, крайне сложно. Зафиксированы случаи, когда в гипнотическом сне люди говорят на языке им заведомо неизвестном. Тем не менее, чистота опыта остается сомнительной. Нельзя сбрасывать со счетов впечатления, скажем, далекого детства. Случайно услышанный разговор, книга, что попалась ребенку под руку, или еще что-нибудь.

— «Сверх-Я» все помнит?

— Именно. Приходит момент, когда, казалось бы, напрочь забытое выходит на поверхность и в какие-то доли секунды выстраивается в систему. Короче говоря, только информация из будущего, подтвержденная ходом последующих событий, может приниматься всерьез.

— Мне кажется, что я бы смог найти то место, — сказал Борцов, уставясь в иллюминатор, где леденела бескрайняя синева, — стройку с накренившимся краном и кладбище над обрывом. Выкрашенные серебрянкой кресты, деревянные пирамидки с полинявшими звездами.

— Сколько таких могилок по России… Но это то единственное, что поддается проверке.

— Могу я спросить, что заставило вас вновь поменять намеченные планы? Для меня эта поездка в Париж явилась полнейшей неожиданностью.

— Похоже, вы не слишком обрадованы?

— Не совсем подходящее слово. Я жду, я все еще на что-то надеюсь. Но радость? Радости нет, Пит.

— Понимаю ваше состояние. Я и не думал менять планы. Прямо из Парижа мы вылетим на Гавайи. Скажу больше: если бы не мое обещание, мы бы летели сейчас в Гонолулу. Изменились мои личные обстоятельства, Тим. Мне не осталось ничего иного, как воспользоваться коротким тайм-аутом. Еще день-другой, как знать, смогу ли выкроить время? Я дал слово и спешу его выполнить. Вот и вся подоплека.

— Все так неопределенно…

— Наберитесь терпения. От своего «Супер-Эго» вы получили дельный совет — не торопите сердце, умейте ждать. Иначе вас надолго не хватит. Нельзя жечь свечу с обоих концов. Это все равно, что любить двух женщин сразу. Кроме инфаркта и кучи неприятностей, ничего не получится.

— Знаете по собственному опыту? — парировал Ратмир, заподозрив намек.

— И по собственному, хотя до крайностей, хвала Богу, не доходило.

— У вас была семья?

— Две семьи. — Джонсон неторопливо достал бумажник и выложил на стол несколько цветных фотографий. Все снимки были сделаны на лужайке перед бостонским домом. — От первой жены у меня трое: две дочери и сын, — он показал сначала на малыша с бейсбольной битой, а потом нашел карточку миловидного юноши в форме морского пехотинца. — Второй брак оказался менее удачным: всего одна девочка… Раз или два в году мы собираемся все вместе. Словом, жизнь не получилась, и виноват в этом я один.

— Простите.

За что? Вы спросили — я ответил… Последний День благодарения прошел очень весело. Я даже подумал, что стоит податься в мормоны. По крайней мере можно было бы зажить одним домом.

— И любить двух женщин?

— Отвечаете ударом на удар? И правильно. Только я сказал «зажить», Тим. Улавливаете нюанс?

— Как не уловить? Яснее ясного… Любить, разрываясь на части, почти немыслимо, но все же возможно. Я бы не отступил. Но жить?… Жить я мог только с единственным человеком на свете.

— Не зацикливайтесь, Тим, не надо сгущать краски и говорить в прошедшем времени. Жизнь многогранна и непредсказуема. Посмотрим, чем нас встретит прекрасный Париж.

— Есть какие-то наметки?

— Ничего существенно нового. Я продолжаю придерживаться прежней гипотезы, хотя нельзя исключить, что след надо искать не там, а где-то поблизости от Шереметьева.

— Что вы хотите этим сказать? — насторожился Борцов..