Эрик Рассел - Течение Алкиона. Антология британской фантастики

— Они уже в потоке Течения. Один из их кораблей может достигнуть цели.

— Невозможно, — ровным тоном сказал я. — «Потерянная Звезда» находится в самом ядре. Рэмроды снаружи ядра. Они не смогут всунуться туда. Разница между скоростями, которые можно развить в потоке Течения и в его сердцевине, колоссальна. У них не будет никаких шансов. Делать карту Течения очень тяжело из-за искривления пространства, а добраться туда, куда нужно, — это проблема совершенно иного порядка. Не беспокойтесь, капитан, у нас достаточно времени, чтобы закончить игру и обогнать их, если наша штуковина соответствует своей рекламе.

Ему это не понравилось, но я не собирался менять распорядок ради успокоения его нервов.

Я ни разу не поднимал корабль до дня старта. Корабль нужно было переместить из дока на летный полигон. Властям не нравилось, когда вся мощь корабля отдавалась прямо здесь.

Я решил оставаться в атмосфере и проделать только самые простые манипуляции. Во время испытательного полета я делал все, что нужно, ну а сейчас у меня было ощущение полета. Теперь я мог представить, как будет вести себя по пути на Холстхэммер наш корабль.

Было святотатством, конечно, использовать такой корабль, чтобы ползти на высоте тридцати тысяч футов со скоростью одной мили в секунду. Но сначала нужно научиться ползать, прежде чем вы встанете на задние ноги и завоете.

Несмотря на все часы, проведенные мною в кабине, когда я надел шлем по-настоящему, то почувствовал себя совсем по-другому — сенсоры были отличные и сфокусированы великолепно. С помощью тысяч глаз корабля я видел, как открывается башня дока и уезжают поддерживающие колонны. Я положил руки на рычаги и ощутил растущую мощь, поднимающуюся из чрева корабля.

Впервые я начал сливаться с телом корабля. Я чувствовал, как снаружи дует ветер, как нити энергии тянутся из привода. Я чувствовал, что «Хохлатый Лебедь» живой и находится во мне. Мой пульс совпал с ритмичными импульсами выброса энергии. Поле потока, паутины релаксации массы были холодные и инертные, но я ощущал его охватывающее присутствие, как ощущаешь осторожно сжимающую руку, А ощущение в глубине — сознание того, что я являюсь кораблем, что мы становимся неразрывным целым, — становилось все сильнее. Цифровая информация отражалась на шлеме вокруг изображения пустого неба. Цифры подбирались к тому минимальному уровню энергии, который я мог использовать, чтобы взлететь.

— Дай мне отсчет, — сказал я Ротгару, и он начал отсчитывать последние секунды. Когда он дошел до нуля, я напрягся, а вместе со мной и весь корабль. Загорелись сопла, но вхолостую: реактивная сила в камере увеличилась, и мы начали подниматься над землей выше и выше, осторожно балансируя на снопе огня. Я притормаживал корабль с самого начала, укачивая его, как он укачивал меня, переворачивая его для горизонтального полета. Мгновение-другое мы планировали, а затем я его направил.

Крылья разрезали воздух, словно ножи. Я отсчитал секунды до первого поворота, затем мягко погрузился в нервную сеть, подобрал левое крыло и повернул направо. Плавным, мягким движением пальцев я вернул нас обратно, и все это походило на струящийся шелк и было так естественно, словно я был птицей. Визг ветра шел вдоль моих рук, по позвоночнику, под животом и между ногами.

«Хохлатый Лебедь» и в самом деле был птицей. Он мог лететь. Я поднял его выше, сложил крылья и нырнул. Я бросал его по кругу снова и снова, а затем вновь по прямой. Потом начали возвращаться домой. Я летел сам, как воздушный змей — так много адреналина было в крови. Я посадил корабль на стоянке, где он должен был провести ночь. За нами наблюдала какая-то толпа. Либо просочились сведения о том, что у нас есть разрешение на полет, либо они только что приземлились. Много народу собралось, чтобы посмотреть на нашу посадку. Им не на что было смотреть, посадка есть посадка. Взлет — это нечто иное. А то — все падение. Я подумал, сколько же их будет завтра, чтобы помахать нам на прощание?

Как только я отключил большую тягу, я расслабился и начал подбивать итоги. Внешне все было в идеале. Теперь у меня сложилось ощущение корабля, и я знал, что смогу с ним управиться. Но было ли мое ощущение правильным? Испытательный полет — не настоящее дело, поскольку атмосфера меняет поведение корабля. Сверхсветовые скорости и маневры на них — это совсем другое. Единственное, что я доказал, так это то, что внутри его находиться очень приятно.

Ротгар поднялся снизу, и мы молча поздравили друг друга. Ив и дель Арко остались готовиться к старту. Я не позавидовал им в связи с любопытными наблюдателями.

— Все о’кей? — спросил я Ротгара.

— Как знать? — ответил он. — Поле нормирования является основным для движения, а не камера выброса. Пока мы не используем весь поток энергии, мы не узнаем, работает корабль или нет.

— Но все исправно?

— Да, конечно. Разве я мог бы допустить неисправность! Мы возьмем от корабля все, на что он способен. — Ротгар повернулся и пошел обратно в свою величественную дыру.

Я обратил внимание на слегка озабоченного Джонни Сокоро.

— У тебя что, нет работы?

— Я должен проверить сопла снаружи, но только тогда, когда разойдется толпа.

— Дель Арко позаботится, чтобы их разогнали, — сказал я. — Он закатит скандал работникам космопорта за то, что их пустили.

— Они не могли не пустить людей, — заметил Джонни.

— Чертовски мало нужно было сделать, чтобы не пустить их. Их ведь можно было посадить за решетку, если бы такое решение приняли власти. Ведь эти зеваки нарушили границы космопорта.

— Это действительно настолько серьезно?

Я пожал плечами:

— Для меня нет. Это корабль дель Арко. — Я помолчал, а затем продолжил: — Но ты-то получил то, что хотел? Завтра утром покидаешь Землю. Затем через несколько дней будет Венец Алкиона.

— Не знаю, почему он меня нанял, — сказал он. — У меня нет опыта работы в космосе, и я не знаком с этим типом двигателя.

— Может быть, они просто торопились? — предположил я. — Не стоит об этом беспокоиться. Если у них и была какая-то особая причина, то это наверняка тщательность. Новоалександрийцы — весьма аккуратные люди. Основа команды — пилот, и, может быть, они хотели сгруппировать вокруг меня команду. Всеми новинками, которые в наличии на корабле, занимаюсь я, и они могли позволить себе дать мне людей, которых я знаю и с которыми могу сработаться.

— Тогда почему капитан — дель Арко, а не вы?

Меня это тоже беспокоило. И я ответил, что не знаю. Но у меня были подозрения. Пока дель Арко — капитан, я — никто. На капитана любого корабля возложена большая ответственность и, естественно, определенная власть в пределах закона. Капитан может скрывать, куда, как и когда полетит корабль. Может быть, новоалександрийцам нужны были только мои способности и навыки, а не мои мысли о том, как все должно происходить. В глазах закона я не обладал никакой властью, а они при помощи контракта такую власть надо мной имели.