Морье Дю - Голодная Гора

Джинни вспыхнула. Вот он, Генри Бродрик, против которого предостерегал ее отец. Деловой человек, который заботится прежде всего о своих интересах, впрочем, скорее об интересах своей жены, которая стоит у него за спиной и живет по другую сторону воды. Он не собирается раскошеливаться ради кого бы то ни было, даже ради собственного внука.

- Дом слишком велик для нас с Джоном-Генри, - сказала Джинни. - Мы будем жить в Ректори, у моих родителей, это недалеко отсюда, и мы сможем часто сюда приходить, а со временем, когда сын подрастет, он будет знать, что дом принадлежит ему.

Ей показалось, что он бросил на нее странный взгляд, в котором сквозило сожаление, и она крепко сжала руку сына, словно эта маленькая ручка давала ей силы и утешение.

- Это уже третье поколение моей семьи, - сказал Генри, - где детей воспитывает один из родителей. Вы потеряли Хэла, я потерял Кэтрин, а моя мать потеряла своего мужа, когда он был всего на несколько лет старше, чем Хэл. Вы увидите, как это трудно для того, кто остался.

- Я с вами согласна, - сказала Джинни. - Это будет нелегко. Но я люблю Джона-Генри, и я не боюсь.

Он отвернулся от нее, устремив взгляд на портрет Кэтрин. Потом, очень медленно, сунул руку в жилетный карман и достал оттуда маленький круглый кожаный футляр. С минуту подержал его в руке, а потом, щелкнув замком, открыл крышку. Из футляра он достал миниатюрную копию портрета, висящего на стене. Сходство было передано очень удачно, хотя краски местами смазались, а волосы были светлее, чем на оригинале.

- Я никогда никому его не показывал, - сказал Генри, - и впредь никому не покажу. Эту копию сделал для меня Хэл, когда был мальчиком... Он подарил мне ее в тот вечер, когда я привез в Лондон Аделину, и мне кажется, что я его так и не поблагодарил. Понимаете, мы оба немного стеснялись друг друга, боялись показать свои чувства.

Джинни подержала миниатюру в руках, а потом отдала ее назад Генри. Он аккуратно положил ее обратно в футляр, а футляр спрятал в карман.

- Я ношу его при себе вот уже двадцать один год, - сказал он, - но Аделина никогда у меня ее не видела.

Тень улыбки скользнула у него на губах, и Джинни на мгновение увидела веселого смеющегося Генри, такого, каким он был раньше, когда стоял в студенческие времена рядом с ее отцом, позируя фотографу.

- Вы никому об этом не скажете? - спросил он.

Джинни покачала головой.

Он снова повернулся, выглянул в окно на травянистый склон, спускающийся к заливу. Луч солнца упал на узкий коврик у него под ногами, и мириады пылинок закружились, сверкая в хороводе.

- Вам повезло с родителями, - сказал Генри. - Гариет и Том позаботятся о вас и Джоне-Генри, и вы не будете одиноки. Разумеется, то содержание, которое получал Хэл, автоматически переходит к вам, вы это понимаете. А когдя я умру, как я уже сказал, все перейдет к мальчику. - Он с сомнением посмотрел на маленькую серьезную фигурку в зеленом бархатном костюмчике. Опустевший дом, тяжелый груз сомнений и мечтаний - это не очень-то завидное наследство, - сказал он.

Джон-Генри прислонился к коленям матери и потянул ее за руку, давая понять, что ему хочется домой. Мальчику не очень нравился этот чужой дядя, который смотрел на него с жалостью, и ему хотелось поскорее вернуться к диде, где все было знакомо и понятно.

- Кажется, я ему же надоел, - сказал Генри с улыбкой. - Ладно, молодой человек, я больше вас не задерживаю. Мне и самому пора ехать.

Вместе с ними он вышел в холл. Багаж уже убрали внутрь кареты, возле открытой дверцы стоял камрединер, держа в руке свою шляпу.

- Никогда не следует возвращаться назад в прошлое, - сказал Генри. Смотрите вперед и только вперед, если это возможно.

Он окинул взглядом дом, закрытые ставнями окна нового крыла, железный балкончик над входной дверью. Затем пожал руку Джинни и слегка потрепал по головке Джона-Генри. Сел в карету, камердинер захлопнул дверцу и взгромоздился на козлы рядом с кучером.

- Скажите за меня "до свидания" Тому и вашей матушке, - сказал Генри. Я с ними больше не увижусь. Спросите Тома, помнит ли он фразу, которую сказал мне лет тридцать тому назад: "Лучше быть добрым, как Эйры, чем умным, как Бродрики"? Беда в том, что доброта умирает и лежит, схороненная в земле. А ум переходит по наследству к следующим поколениям и вырождается.

Он посмотрел в последний раз на каменные стены замка, затем взгляд его скользнул вниз по травянистому склону, на бухту, на остров Дун и на серую массу Голодной Горы. Потом еще раз улыбнулся Джинни.

- Вы ведь не знали мою мать, верно? - сказал он. - Она умерла много лет назад в Ницце. Последними словами, которые она мне сказала, были: "Не надо быть таким серьезным, мой мальчик, и не надо слишком много думать, это никому еще не приносило пользы". Я не знаю, права она была или нет, но только стоит мне задуматься, как я ощущаю мучительную боль. Вы можете рассказать об этом своему сыну, когда он получит свое наследство.

Генри отдал приказание кучеру, приподнял, прощаясь, шляпу, экипаж покатил по аллее. Вскоре он скрылся за деревьями. Когда он въезжал в лес, со своих гнезд, спрятанных в густых ветвях деревьев, тяжело взмыли в небо цапли и с криками полетели над водой в сторону острова Дун.

ЭПИЛОГ

НАСЛЕДСТВО 1920

Когда Джон-Генри свернул на Куин-стрит, из дверей одного из домов вышел часовой.

- Не советую вам идти туда, - сказал он. - Там, в конце улицы, стреляют, и вы свободно можете получить пулю от одного из наших ребят.

Не успел он договорить, как прогрохотала пулеметная очередь, и раздался визг тормозов. Часовой ухмыльнулся.

- У кого-то там неприятности, - сказал он.

В конце улицы они увидели автомобиль, который занесло на тротуар; в одном из опущенных окон машины торчало дуло пулемета, направленного в сторону площади. Три человека, стоявшие на тротуаре, бросились на землю лицом вниз. Из дома выбежал человек и вскочил на подножку автомобиля. В руках у него была винтовка. На улице возле площади появился небольшой отряд солдат, и автомобиль, развернувшись, помчался прочь по переулку. Солдаты открыли огонь по удаляющейся машине, а потом побежали через площадь к высокому зданию почты на углу. Мужчины, лежавшие на тротуаре, поднялись и стали отряхиваться, как ни в чем не бывало. Сверху, из окна, раздался визгливый крик женщины, она кого-то звала. Часы на церковной башне пробили пять. Джон-Генри закурил сигарету и с улыбкой обратился к солдату.

- Можно было бы предположить, что после четырех с половиной лет войны людям надоест стрелять друг в друга.

Солдат достал из-за уха недокуренную сигарету и попросил спичку, чтобы закурить.

- Ну, про наши края этого не скажешь, - отозвался он. - Любому из этих ребят ничего не стоит всадить нож в брюхо своему лучшему другу, если вдруг придет охота, зато потом он явится на похороны с цветочками.