Орсон Кард - Игра Эндера. Глашатай Мертвых
— Где же эти новые дети?
— Маленькие братья не приходят к нам, — объяснил Хьюмэн. — У нас слишком много дел, мы должны учиться у вас и учить других братьев. Мы не можем обучать маленьких братьев.
Затем он гордо добавил:
— Из этих трехсот половина — дети моего отца, Рутера.
Мандачува важно кивнул.
— Жены очень уважают вас, потому что вы нас учите. И они очень надеются на Глашатая Мертвых. Но то, что ты говоришь, очень плохо. Если фрамлинги ненавидят нас, что же нам делать?
— Я не знаю, — сказал Миро. Его мозг лихорадочно пытался переварить информацию, которую они ему сообщили. Триста двадцать новых детей. Демографический взрыв. И каким-то образом отец половины — Рутер. Еще вчера Миро расценил бы утверждение об отцовстве Рутера, как часть веры свинок в тотемы. Но после того как он увидел, как дерево распадается на части в ответ на пение, он был готов усомниться во всех своих убеждениях.
Но какой теперь смысл в том, чтобы что-то узнать? Он не будет больше писать отчетов. Он не сможет продолжить свою работу. Он проведет четверть века на борту звездолета, пока кто-то другой закончит его работу, если кто-то будет это делать.
— Не расстраивайся, — сказал Хьюмэн. — Увидишь, Глашатай Мертвых все уладит.
Глашатай. Да, конечно, он все уладит, как он все уладил для него и Уанды. Его сестры.
— Королева говорит, что он научит фрамлингов любить нас.
— Научит фрамлингов, — повторил Миро. — Тогда ему лучше поторопиться. Он уже не успеет спасти меня и Уанду. Нас арестуют и увезут с планеты.
— К звездам? — спросил Хьюмэн с надеждой в голосе.
— Да, к звездам, на суд! Чтобы наказать меня за то, что я помог вам. Нужно двадцать два года, чтобы добраться туда, и они не разрешат нам вернуться.
Свинки не сразу осознали эту информацию. «Отлично, — подумал Миро. — Пусть они подумают, как Глашатай решит все их проблемы. Я тоже поверил в него, и ничего хорошего из этого не вышло». Свинки совещались.
От группы отделился Хьюмэн и подошел к ограде.
— Мы спрячем тебя.
— Они никогда не найдут тебя в лесу, — сказал Мандачува.
— У них есть машины, которые найдут меня по запаху, — возразил Миро.
— Ага. Но разве закон не запрещает им показывать нам машины? — спросил Хьюмэн.
Миро покачал головой.
— Неважно. Ворота все равно для меня закрыты. Я не могу перелезть через ограду.
Свинки переглянулись.
— Но ведь у тебя растет капим, — произнес Эрроу.
Миро посмотрел на траву, не понимая.
— Ну и что? — спросил он.
— Надо жевать, — пояснил Хьюмэн.
— Зачем? — спросил Миро.
— Мы видели, как люди жуют капим, — сказал Листоед. — Вчера вечером на холме Глашатая, а раньше других людей.
— И еще много раз, — заявил Мандачува.
— А какое отношение это имеет к ограде?
Свинки опять переглянулись. Наконец Мандачува оторвал стебель травы, аккуратно скатал в большой комок, положил в рот и начал жевать. Через некоторое время он сел на землю. Другие начали дразнить его, тыкать пальцами, щипать. Он не обращал внимания. Наконец, Хьюмэн ущипнул его особенно сильно, и когда Мандачува не отреагировал, они начали петь на «языке мужчин»: «Готов, пора идти, готов!».
Мандачува неуверенно встал. Потом он подбежал к ограде, забрался наверх, перевалился и упал на четыре лапы со стороны Миро.
Миро вскочил и начал что-то кричать в тот момент, когда Мандачува забрался наверх; когда он замолк, Мандачува уже встал и отряхивался.
— Этого нельзя делать, — сказал Миро. — Через ограду нельзя перелезать. Она возбуждает все болевые центры организма.
— А, — сказал Мандачува.
На другой стороне ограды Хьюмэн потирал руки.
— Он не знал, — сказал он. — Люди не знают про капим.
— Это обезболивающее? — поразился Миро. — Ты не чувствуешь боли?
— Нет, — ответил Мандачува. — Я чувствую боль. Очень сильную боль, хуже не бывает.
— Рутер говорит, что ограда еще хуже смерти, — сказал Хьюмэн. — Болит везде.
— Но тебе все равно, — сказал Миро.
— Это происходит с другим мной, — пояснил Мандачува. — Это происходит со мной-животным. А я-дерево не обращаю внимания. Трава превращает меня в дерево.
И тогда Миро вспомнил подробность смерти Либо, которая осталась незамеченной. Рот трупа был наполнен травой капим. И во рту каждой умершей свинки была трава. Обезболивающее. Смерть казалась ужасной пыткой, но ее целью была не боль. Они использовали обезболивающее.
— Давай, — предложил Мандачува. — Пожуй травы, и пойдем с нами. Мы спрячем тебя.
— А Уанда? — спросил Миро.
— Я сейчас найду ее, — сказал Мандачува.
— Ты не знаешь, где она живет.
— Знаю, — возразил Мандачува.
— Мы делаем это часто, — сказал Хьюмэн. — Мы знаем про всех, где они живут.
— Но никто вас никогда не видел!
— Мы скрываемся, — сказал Мандачува. — К тому же никто нас не ищет.
Миро представил, как десятки свинок крадучись ходят по Милагре в ночной тьме. Охраны не было. Лишь немногих людей дела заставляли выходить из дома в темноте. А свинки были маленькими и могли пригнуться в траве и просто исчезнуть. Не удивительно, что они знали о металле и машинах, несмотря не все правила, которые были придуманы для того, чтобы они этого не узнали. Нет сомнения, что они видели шахты, наблюдали за посадкой космического челнока, видели, как печи выпекают кирпичи, как фазендейро пашут землю и высаживают амарант для людей. Не удивительно, что они знали, о чем они спрашивают.
«Какие мы глупцы, считали, что можем изолировать их от нашей культуры. У них осталось больше секретов от нас, чем у нас от них. Вот тебе и культурное превосходство».
Миро сорвал стебль капима.
— Нет, — сказал Мандачува, забирая стебель у Миро. — Нельзя брать корневую часть. Если съесть корень, ничего не получится. — Он выбросил корень, который сорвал Миро, и сорвал еще один, примерно на десять сантиметров выше основания. Тогда он скомкал его и вручил Миро. Миро начал жевать.
Мандачува щипал и тыкал его.
— Не беспокойся, — сказал Миро. — Найди Уанду. Они могут арестовать ее каждую минуту. Иди же.
Мандачува посмотрел на остальных и, уловив невидимое одобрение, побежал вдоль ограды к склонам Вила Альта, где жила Уанда.
Миро пожевал еще. Как и сказали свинки, он чувствовал боль, но не обращал на нее внимания. Единственное, что интересовало его, — выйти, остаться на Лузитании. Может быть, с Уандой. Забыть обо всех правилах. Когда он оставит людей и останется в лесу, они потеряют свою власть над ним. Он станет отступником, в чем его уже обвиняют. Он и Уанда оставят за собой все сумасшедшие правила человеческого поведения, будут жить, как хотят, и вырастят новых людей, с новой системой ценностей, которым они научатся от свинок, из жизни в лесу; такого еще не было в Ста Мирах, и Конгресс не сможет остановить их.
Он подбежал к ограде и схватился за нее обеими руками. Боль была такой же сильной, но теперь ему было все равно, и он забрался наверх. Но с каждой секундой боль становилась все сильнее, и он начал ощущать ее очень остро. Он начал понимать, что капим вовсе не действует на него, но он уже был на самом верху. Боль сводила с ума; он не мог думать; по инерции он перекинулся через верх, и голова его прошла через вертикальное поле ограды. Мозг его наполнился всей болью его тела, как будто он весь горел.
Маленькие друзья в ужасе смотрели, как их друг висел на ограде, голова и туловище с одной стороны, ноги с другой. Они закричали все вместе, потянулись к нему, попытались стянуть с ограды. Они не жевали травы и боялись прикасаться к ограде.
Услышав их крики, Мандачува вернулся. Действие травы на него не кончилось, и он залез на ограду и столкнул Миро. Миро тяжело упал на землю, рука его все еще касалась забора. Свинки оттащили его в сторону. Лицо его застыло в агонии.
— Быстрее! — закричал Листоед. — Пока он не умер, надо посадить его!
— Нет! — ответил Хьюмэн, отталкивая Листоеда от застывшего тела Миро. — Мы не знаем, умирает ли он! Ты знаешь, что боль — только иллюзия, на нем нет ран, боль должна уйти.
— Она не уходит, — сказал Эрроу. — Посмотри на него.
Миро лежал, сжав кулаки, подогнув ноги, выгнув спину и шею. Он часто и трудно дышал, и лицо его все сильнее сжималось от боли.
— Прежде чем он умрет, — настаивал Листоед, — надо дать ему корни.
— «Найди Уанду», — вспомнил Хьюмэн и повернулся к Мандачуве. — Иди! Найди, ее и скажи, что Миро умирает. Скажи, что ворота закрыты, а Миро на этой стороне и умирает.
Мандачува побежал и скрылся из виду.
Секретарь открыл дверь, но Эндер почувствовал облегчение, только когда увидел Новинью. Когда он послал Элу за ней, он был уверен, что она придет; однако пока они ждали столько долгих минут ее прихода, он начал сомневаться в том, что правильно понимает ее. Но сомневаться не было нужды. Она была именно такой, какой он ее себе представлял. Он заметил, что ее волосы распущены и разметаны ветром, и впервые со времени приезда на Лузитанию Эндер увидел в ее лице ту девочку, которая вызвала его меньше двух недель, больше двадцати лет назад.
