Кшиштоф Борунь - Барьер. Фантастика-размышления о человеке нового мира
— Прежде всего не волнуйтесь! — сказала она ласково. — Вы абсолютно нормальны, никакая опасность вам не грозит!
— Нормальные люди не летают! — сказал я со злостью.
Никаких доказательств, что вы летали, нет! — продолжала она. — Галлюцинации иногда могут казаться реальнее самой действительности.
— Да, но у меня никогда не было галлюцинаций. У здорового человека не бывает галлюцинаций. Почему у меня вдруг ни с того ни с сего начнутся галлюцинации?
— Вы ошибаетесь! — ответила она. — Вы же знаете, что Доротея — девушка не совсем обыкновенная. Раз она способна читать мысли, то почему бы ей не обладать силой внушения?
Я был поражен, такая мысль не приходила мне в голову.
— Вы считаете, что она меня загипнотизировала?
— Ну, не совсем так. Но что-то в этом роде.
Да, конечно, разве может быть иначе? У меня точно камень с души свалился.
— Вы исключаете возможность полета?
— Не исключаю, — мягко ответила она. — Хотя он представляется мне маловероятным.
— Не исключаете? — почти закричал я.
Мне почудилось, что в ее глазах мелькнула досада. А может, едва уловимое презрение.
— Чего вы от меня хотите? Я могу утверждать то, что мне известно и понятно. Вы вполне нормальный человек, и вам ничто не грозит. Разве вам этого не достаточно?
Да, этого мне было недостаточно. Я продолжал смотреть на нее с недоумением.
— Товарищ Юрукова, вы знаете, что такое гравитация?
— Нет, не знаю! — ответила она сердито. — Даже физики не знают.
— Дело не в определении… А в сути. Вы, вероятно, слышали, какая огромная энергия нужна для того, чтобы вывести ракету на орбиту?
— А вы считаете, что человечество знает все о так называемой энергии?
— Я вас не понимаю.
Юрукова нахмурилась.
— Товарищ Манев, научно доказано, что есть энергия, присущая только живой материи, — сказала она. — И ее нельзя объяснить никакими известными нам законами физики.
Эта женщина была, по всей вероятности, не в своем уме. Или ничего не смыслила в своей профессии. Неужели так трудно было заглянуть мне в душу? И просто-напросто успокоить меня. Я не хотел допускать, что я летал — это представлялось мне абсурдным и страшным. Тысячу раз я предпочел бы быть загипнотизированным.
— Вы не должны пугаться этой мысли! — продолжала она. — Не ради установления истины. Но ради вашего душевного здоровья. Я не убеждаю вас в том, что вы летали… это действительно невероятно. Но это не так уж глупо или страшно, как вы полагаете. Мы все еще не знаем ни всех возможностей человеческого сознания, ни того, к чему может привести развитие мыслящей материи.
— Человек не может летать! — произнес я упавшим голосом. — Это не дано людям. Это безумие.
— Товарищ Манев! Зачем вы прикидываетесь дураком? — неожиданно рассердилась она. — Попытайтесь мыслить немного более современно. Это не мистика, не безумие! Это — наука!
На этот раз я промолчал, понимая, что, чем дольше буду говорить с ней, тем хуже для меня. Я вообще не собирался спорить с ней по поводу ее сомнительных научных теорий. Кто-то сдвинул пуговицу силой мысли. Дело большое. Не такой уж я серый человек, чтобы не знать, что такое, к примеру, парапсихология. Но летать?..
— Прекратим этот разговор! — пробормотал я. — Обо мне не беспокойтесь, я как-нибудь справлюсь с собой.
Юрукова деланно улыбнулась.
— Я вам дам таблетки, — сказала она. — Будете принимать их три дня по три раза. Потом опять придете ко мне.
— Спасибо.
— И ни в коем случае не тревожьте Доротею. Не расспрашивайте и не разубеждайте ее. Она, естественно, верит в то, что делает. Сейчас нам не следует ей противоречить. Но если она опять вам предложит летать, то откажитесь, как бы она ни обижалась.
— Будьте спокойны! — неприязненно сказал я.
— А я беспокоюсь! Разве вы не понимаете, почему она проделала именно с вами этот, если можно так его назвать, эксперимент?
— Это меня больше не интересует! — сухо ответил я и вышел.
Домой я вернулся часа в два. Теперь я уже страшился не того, что произошло, а того, что произойдет. Я боялся нашей встречи с Доротеей, самой Доротеи, слов, которые мы должны были произнести. Я испытывал к ней непонятное чувство враждебности. Разве не была она незваным гостем, совершившим грубое насилие над моей личностью и человеческой природой?
Я не стал ее дожидаться. Когда стрелка часов приблизилась к четырем — времени, в которое она обычно возвращалась с работы, — я поспешно сел в машину и погнал ее куда глаза глядят. Заглянул в дневной бар гостиницы «София», выпил сто граммов водки и только тогда набрался храбрости позвонить по телефону.
— Это ты, Доротея?
— Я, Антоний, откуда ты звонишь?
В ее голосе слышалась тревога.
— Из Союза композиторов, — хладнокровно солгал я. — Сижу на заседании. Вернусь часам к десяти. Ты никуда не уйдешь?
— Конечно, нет. Ты же знаешь, что я никуда не хожу.
Я вернулся раньше десяти, ободренный водкой, которую смешал с большим количеством лимонного сока, опасаясь, как бы Доротея не заметила, что я пил. Может, время сотрет что-то у меня из памяти. Но знаю, что до последнего часа мне будет помниться ее взгляд. Что он выражал? Ищу и не могу найти слов для объяснения. Найти слова — значит понять все. Но, видимо, это мне не по силам. В нем читались и надежды, и недоумение, и молчаливый вопрос, граничащий с ужасом.
— Привет! — сказал я как можно беззаботнее. — Ну что, скучала без меня?
— Ты же знаешь, что я никогда не скучаю, Антоний, — тихо ответила она.
— Знаю, потому и спрашиваю.
Я продолжал играть эту жалкую комедию еще минут десять. Признался, что выпил одну-две рюмки в компании. Но в отличие от нее умирал от скуки. Она улыбнулась, на душе у нее, видно, стало легче. Мое неестественное поведение она, наверно, объясняла тем, что я пьян. Пока я неожиданно для самого себя не проронил:
— Вот что, Доротея, завтра я уезжаю в Пловдив… На два-три дня.
— Зачем? — встрепенулась она.
— Там дают концерт из моих произведений… Я должен присутствовать на двух последних репетициях.
— Хорошо, поезжай, — согласилась Доротея.
Ничего хорошего тут не было. Она опять помрачнела, лицо ее вытянулось. И я заметил, что со вчерашнего дня она как будто осунулась, похудела. Острая боль внезапно пронзила мне сердце.
— А на концерт мы поедем вместе! — прибавил я с наигранным оживлением. — Ты бывала в Пловдиве?
Но она словно не слыхала меня. Задумчиво подошла к открытому окну, долго стояла возле него. Когда она обернулась, лицо ее было очень бледным.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});