Теодор Старджон - Рассказы-2

И вот, этим вечером джаз выступал без Латча. Джионни — мы называли его Джонни — был настоящей звездой. Слушатели едва потолок в зале не снесли. Полный успех. Но Латча не было.

Наконец Криспин отбил «детки, домой» на большом барабане: сигнал к пятнадцатиминутному перерыву. Кажется, я его не слышал — скрючился в углу сцены, повторял про себя снова и снова: «Латча нет! Латча нет!» и старался не хохотать. Долго так сидел. Когда Криспин тронул меня за плечо, я едва из штанов не выскочил. И крикнул:

— Латча нет! — Ничего не мог с собой поделать.

— Ну-ну, — сказал Криспин. — Сбавь обороты. Значит, ты тоже это заметил?

— Братишка…

— И не думал, что от работы одного человека так много зависит, а?

— Не понимаю этого, — сказал я. Сказал честно. — Джонни — убойный гитарист. Слушай, я думаю, что он лучше Скида.

— Лучше. Но… Кажется, я знаю, почему Латча не слышно, когда играет Джонни. Он дает потрясающую гитару. Скид дает потрясающую электрогитару. Усек? Они играют абсолютно одно и то же — как виолончель с альтом. Только атаки[15] у них разные. Джонни использует гитару так, как мне не доводилось слышать. Но Скид работает на инструменте за гранью всего.

— И причем здесь Латч?

— Флук, ты вспомни. Когда Скид начинал, у него был усилитель — и все, и точка. Сравни, что у него есть сейчас, и на какой уровень вышли мы. Ты же знаешь, как сильно мы от него зависим.

— Я думал, мы зависим от его гитары. Криспин покачал своей здоровенной головой, повел прямым носом.

— От Скида. Кажется, я сам этого не понимал до нынешнего вечера.

— Ну, спасибо, — сказал я.

Он удивленно посмотрел на меня.

— За что?

Я потянулся и ответил:

— Ну, теперь я лучше себя чувствую. Вот и все.

— Вечно у тебя какие-то флучки-дрючки, — сказал он.

— Ничего, все давно привыкли, — сказал я.

На третий вечер после этого я оглоушил Скида, подобравшись к нему сзади. И прикончил Латча Кроуфорда кусачками для арматуры. Вот он где, этот Латч, весь целиком, со всей его музыкой и выдающимися качествами, его известностью и гордостью. У меня в ладони. Буквально у меня в ладони: три червяка розоватые, на одном конце ноготь, на другом кровь. Я подбросил их, поймал, сунул в карман и пошел себе, насвистывая «Дабу-дабай». За восемь лет, что я ее слышал, первый раз получил от нее удовольствие. Иногда проходит много времени, пока убьешь человека.

На следующий день репетиция началась в полнейшем унынии. Криспин собрал всю группу. Когда мы пришли и сбились в кучу, он поднялся на нижнюю площадку эстрады. Народ был как побитый — кроме меня, но я тогда не смеялся вслух. Криспин разжал стиснутые челюсти и пролаял:

— Я спрашивал Фоун, что теперь делать, как обычно спрашивал Латч. Она сказала: «А как бы поступил Латч?» Я думаю, он прежде всего посмотрел бы, сумеем ли мы делать свое дело как обычно. Чтобы понять, как сильно мы пострадали. Правильно?

Все утвердительно похмыкали. Именно так Латч бы и поступил. Кто-то подал голос:

— А как Скид? Криспин огрызнулся:

— Ты играешь на трубе. Как бы ты себя чувствовал, если бы у тебя отрезали губу? — Помолчал и добавил:

— Извини меня, Риф…

— Да ничего, все в порядке, — сказал Риф. Они расселись по местам. Фоун выглядела, как первую неделю после Батон-Ружа. Джиондонато подошел к гитаре. Криспин поднял руку и сказал:

— Погоди, Джонни.

Посмотрел на гитару. Она была наготовлена, стояла на стуле Скида — гриф прислонен к спинке. Криспин потрогал ее, любовно поставил попрямее. Наклонился и немного отвел микрофон. Подошел к своему снаряжению. Скомандовал: «Вступление». Взглянул на меня. Я поднял свой микрофон, дунул в него, проверяя усилитель.

Криспин взмахнул рукой: раз — два… Фоун дала первый аккорд. Медные развернулись направо: «хуу»…

И налево — «хаа»…

Фоун перекрыла их ритм аккордом. Я посмотрел на нее.

В первый раз за все время она не глядела в эту точку пола, что перед оркестром. Она глядела на Криспина.

«Хуу-хаа»…

Мосс поднял кларнет, поправил язычок, сунул в рот мундштук, нервно прошелся по клапанам и заиграл.

С первой нотой кларнета раздался — внезапно и потрясающе — густой, вибрирующий голос гитары Скида: «Дабу-дабай, дабай-дабу…»

И сразу после ее верхней ноты грянул громоподобный, звериный вздох, а потом хохот, хохот — всхлипывающий, с раскатами. И голос — могучий, безумный и гаснущий, как эхо:

— Он не умер, он не у-умер…

Мне нужно было вдохнуть воздуха, и тут я понял, что эти звуки издаю я, что оцепенело стою, глядя на сверкающую гитару и прижимая к щеке микрофон. И начал рыдать. Не мог остановиться. Отшвырнул микрофон — по ушам ударило громом, выхватил из кармана свернутый носовой платок и метнул в гитару, которая все играла тему Латча, играла так, как этого хотел Латч. Платок развернулся в полете. Две штуки ударились об инструмент — он тренькнул. Третий отскочил от скатерти и, вертясь, залетел под стул.

Мофф кинулся туда. Я визжал:

— Попробуй эти, сукин сын! Мофф нагнулся, чтобы поднять, выпрямился. Крикнул:

— Криспин, это… это пальцы!

Сложился пополам и рухнул на пол между стульями.

Криспин издал такой же звук, какой получился у меня, когда я дунул в микрофон. И бросился вперед. Схватил меня за пиджак и за пояс и поднял в воздух. Фоун завизжала: «Дон!!», и тут он швырнул меня на пол. Я завизжал еще сильнее, чем Фоун.

Должно быть, я на секунду отключился. Открыл глаза и увидел, что лежу на полу. На левой руке было два локтя. Я пока этого не чувствовал. Криспин стоял надо мной — нога слева, нога справа. Остальных он отпихивал; все рычали, как псы. Казалось, в Криспине миля росту. Он спросил:

— Почему ты так поступил со Скидом? — Голос у него был спокойный, глаза нет. Я простонал:

— Что-то с рукой… Криспин дал мне пинка.

— Дон! Позволь мне… — Началась толкотня, и сквозь толпу пробилась Фоун. Упала на колени рядом со мной и неожиданно сказала:

— Привет, Флук.

Я снова заплакал. Тогда она сказала:

— Бедняжка. Он сошел с ума.

— Бедняжка?! — заорал Сторми. — Да он…

— Флук, зачем ты это сделал? — спросила Фоун.

— Он никак не умирал, — сказал я.

— Кто не умирал? Скид?

Они меня совсем достали. Тупицы.

— Латч, — объяснил я. — Латч не хотел оставаться мертвецом.

— Что тебе известно о Латче? — прохрипел Криспин.

— Обожди! — огрызнулась Фоун. — Что дальше, Флук?

Я спокойно объяснил:

— Латч жил в гитаре Скида. Я должен был его выгнать.

Криспин выругался — никогда раньше не слышал, чтобы он ругался. Рука начала болеть. Фоун медленно поднялась с колен.