Гарри Гаррисон - Крыса из нержавеющей стали. Кн.2

— Я заинтересован в этой бумаге. Где я могу посмотреть копию конституции?

— В моей библиотеке. В банке памяти, но есть также и том на полке между окнами. Почему вы спрашиваете?

— Скоро вам все будет известно. Спасибо.

Я надел на себя какую-то одежду и поспешил вниз, в библиотеку. Проходя по галерее, постучал по оконному стеклу, увидев Ангелину и ребят, пьющих кофе. Однако время для объяснений еще не наступило. Том конституции находился именно там, где сказал маркиз. Я открыл его и застонал. Там было около девятисот страниц. Ну и работенку я себе выбрал! Не было смысла листать этот массивный том страница за страницей. Никогда не держи собаку, а лай сам, вот один из моих девизов. Я вернулся к библиотечному компьютеру, внес конституцию в его память. Задал простую поисковую программу и пошел выпить, пока компьютер рылся в массивном томе в поисках крупиц золота. Это было не так-то легко. В этой конституции царил хаос. Бесчисленные повторения, многословные до предела. Немного подумав, я понял, в чем дело. Стало очевидным, что Запилот просто скомпоновал конституции, выпущенные раньше. Это была и хорошая и, одновременно, плохая новость. Плохая, потому что мне нужно было перелистывать каждую страницу, хорошая — так как такое разнообразие материала!. Я выискивал нужное мне среди всей этой чепухи. Тени удлинились на полу, и мне повезло найти. В придаточном предложении в приложении в добавочном дополнении. Я быстро прочел его и ощутил, как тепло растекается по моему телу. Потом прочел еще раз, помедленней, станцевал маленькую джигу, пока по экрану бежали буквы.

— Эврика! — закричал я, не в силах сдерживаться долее. Потом еще раз «Эврика!», пока работал ключом компьютерного голоса, заставляя его говорить «Эврика!». Потом повторять в разных тональностях, сопровождая мелодиями. Через минуту целый хор «Эврик!» наполнил комнату. Появилась Ангелина с поднятыми бровями.

— Я подумала  — что ты стараешься расслышать в этом безумном хоре? Уверена, что догадалась. Есть какой-то просвет в нашей маленькой проблеме?

— Большой проблеме, моя единственная! — сказал я, схватил ее за руки и потащил танцевать. — Огромной проблеме, которая казалась мне неразрешимой до этой минуты, только никому не говори. Мне не хочется портить свою репутацию непогрешимого человека. Я нашел такой простой ответ, что даже боюсь произносить его вслух, чтобы мои слова не достигли ушей наших противников. Сегодняшние вечерние новости разъярят Запилота так, что вылезет наружу его злая воля. Пойдем в студию звукозаписи.

Я в глубине души совсем не жесток, поэтому не радовался тому, что испорчу многим телезрителям вечер. Но мне нужно было время для объявления. Программу, которую я собирался прервать, было легко повторить, только я не знал зачем. Отвратительный сериал о семье извращенных садистов, которые содержали пансионат, куда люди могли сдавать своих безумных родственников, когда им нужно было уезжать в отпуск. Фильм назывался «Великая любовь», и предполагалось, что его будет смотреть 108 процентов всей аудитории. Некоторые смотрели эту муру дважды. Мы закончили запись как раз к началу фильма. Мальчики проверили спутниковые прерыватели, которые работали отлично. Наш сигнал должен был пойти с тарелок на крыше, потом на геостационарную орбиту спутника. Тогда все обычные программы прерывались и шла наша от одного спутника к другому, и возвращалась к уважаемой аудитории. Ну что ж, зрителям придется пережить небольшой шок сегодня вечером.

— Еще три минуты, — сказал Джеймс, вставляя кассету. — Ты не боишься потерять аудиторию, пап? Вдруг они выключат телевизоры, как только увидят политическую передачу?

— Не думаю, по крайней мере мы постарались их заинтриговать. Они прирастут к своим стульям. Садись и смотри.

Наша маленькая семейная сцена повторяла точно такие же сценки на всей планете. Отец вертелся на стуле, потом застывал, держа в руках чашку или стакан. Мать, хлопотавшая по дому, подсаживалась к телевизору. Дети смотрели стоя, весь мир, затаив дыхание, впитывал свою любимую программу. И вдруг все прервалось, как только должна была начаться самая садистская сцена. Кадр мелькнул, и пропало изображение, потом появилась Ангелина, держа в руках микрофон, как обычный диктор. Фон повторял декорации новой студии.

— У меня для вас ужасные новости, — сказала она трагическим голосом. — Произошло убийство. Нет, нет, не мерзкого Запилота. Кандидат в президенты сэр Гектор Харапо расскажет вам, что случилось. После короткого выступления мы продолжим нашу обычную программу. Сэр Харапо!

Появилось мое бородатое лицо, я стукнул кулаком по столу, медали на моей груди звякнули.

— Убийство! — рявкнул я. — Вы знаете, что произошло убийство? Я вам расскажу. Свободный выбор, гарантированный нашей святой конституцией выбирать того человека президентом, который, по-вашему, является самым достойным. Ваш выбор был убит. Кем, спросите вы? Этим червем Запилотом, который выгрыз ядро нашей благородной республики, вот кем. Я всегда говорил только хорошее о противниках в своей предвыборной кампании. Но я не буду больше так делать. Я назову его зловонной крысой. Гнусным грызуном, не достойным поддержки нашей героической республики. Он попирает наши законы. Он пытался не допустить меня к регистрации, но я все-таки прорвался. Этому заторможенному таракану не удалось мне помешать. Но, хотя его первая попытка провалилась, он попробовал еще раз. Он передвинул дату выборов, чтобы воспрепятствовать моей встрече с вами, чтобы не позволить мне поведать вам о его грехах и моих способностях. Но ему это не удастся!

Я остановился перевести дух, и громко зазвучали предварительно записанные приветственные крики. Они стихли, как только я поднял руку.

— Завтра у вас, благородные избиратели, будет шанс. Пойдите и проголосуйте! Голосуйте за Гектора Харапо и де Торреса, потому что каждый голос за нас — это голос за свободу и пусть тонущий диктатор пускает пузыри лживыми губами. Он не может победить. Победит Харапо! Давайте сотрем в порошок эту мерзкую личинку! Спасибо.

Заявление кончилось бравурной музыкой и колышущимися флагами.

— У меня такое чувство, что тебе очень не нравится этот парень, — сказал Боливар.

— И ты очень его рассердил. Он постарается, чтобы ты не получил ни одного голоса, — добавил Джеймс.

Я встал и, сняв с себя медаль, надел ее на широкую грудь Джеймса, и мы все зааплодировали.

— Это тебе за четкое изображение, сынок. Ты, как говорится, свел счеты.

— Ладно, спасибо. Я буду носить ее всегда. Но, может, ты все-таки объяснишь, как ты собираешься выиграть?