Григорий Адамов - Тайна двух океанов

Капитан оборвал свою речь, беспокойно прислушиваясь к шуму, возникшему в машинном отделении, к тревожным голосам, долетавшим оттуда через ближайший люк. Потом звон прекратился, послышалось несколько глухих грохочущих ударов. Шум в машинном отделении продолжал нарастать. Вдруг шум прорезал громкий крик, через мгновение к нему присоединились крики других людей, и этот хаос звуков, прерываемый отдельными непонятными восклицаниями, вливался широким потоком через люк в коридор, из коридора – в красный уголок.

Шум все возрастал, приближался и наконец, уже под самым люком, внизу, остановился.

– Что там происходит? – не выдержал капитан. – Товарищ Козырев, сходите туда и разберитесь.

Едва лишь Козырев сделал два шага по направлению к выходу, как вдруг сидевший в дальнем конце стола, лицом к двери и коридору, Павлик вскочил, словно подброшенный, со стула и, оцепенев на месте, с глазами, неподвижно устремленными в коридор, с протянутой вперед рукой, пронзительно закричал:

– А-а-а! Смотрите!.. Там!.. Там!..

Как безумный, он сорвался с места, стрелой пронесся мимо всех, подбежал к двери и, подскочив, повис на огромной фигуре, переступившей в этот момент через порог красного уголка.

У двери стоял Скворешня – бледный, с впавшими щеками, с длинными растрепанными усами.

Громкое единодушное «Ох!» пронеслось по всему помещению. Двадцать человек, окаменев на мгновение, не сводили широко раскрытых глаз с этого видения. Затем все смешалось, и, опрокидывая стулья, отбрасывая мешавший стол, люди ринулись к Скворешне. Тот продолжал неподвижно стоять с повисшим на его груди Павликом, устремив поверх окружавшей его толпы воспаленные глаза на капитана. Наконец, мягко сняв с себя Павлика, разводя рукой толпу, он сделал два шага вперед по направлению к капитану, вытянулся и отрапортовал:

– Товарищ командир, честь имею явиться! Простите, запоздал…

Внезапно взгляд его соскользнул с лица капитана, устремился куда-то в сторону и, словно привороженный, застыл там.

– Скворешня! Это вы?! – воскликнул капитан, едва приходя в себя и протягивая ему обе руки. – Откуда? Каким образом?

– Из выходной камеры, товарищ командир! – ответил дрогнувшим голосом Скворешня, не сводя горящих глаз с чего-то, находившегося за плечом капитана, и нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

– Из выходной камеры?! – удивленно переспросил капитан. – Что же вы там делали?

– Спал, товарищ командир! Не помню, как, но заснул… Виноват, товарищ командир…

Скворешня даже подался своим массивным корпусом вперед, мимо капитана, к какой-то точке, куда неудержимо влекло его что-то.

– Что с вами, товарищ Скворешня? – обратил наконец внимание на его странное поведение капитан. – Вы больны?

– Виноват, товарищ командир! – срывающимся голосом пробормотал Скворешня. – Помираю… Сам не понимаю… Только поспал немного… Сил нет вытерпеть…

Капитан резко обернулся вслед за жадным взглядом Скворешни: за своей спиной, в углу, он увидел буфет с горой закусок и батареями бутылок.

Громкий веселый смех прокатился в красном уголке.

– Идите! Идите! – закричал капитан. – Простите меня, дорогой мой! Как я сразу об этом не подумал!

Он схватил Скворешню за руку и потащил его в соблазнительный угол.

Скворешня так и лег всем своим огромным телом на буфет. Мощные челюсти заработали как рычаги; скрежет зубов, казалось, наполнил все помещение.

Сгрудившаяся вокруг Скворешни толпа с восхищением наблюдала за этой великолепной работой своего как будто вернувшегося из небытия товарища. Никто не мог удержаться, чтобы любовно не похлопать гиганта по плечу, по спине, обнять за талию, заглянуть ему в лицо… Ему раскупоривали бесчисленные бутылки, наперебой подсовывали полные стаканы. Слышались возгласы, добродушные шутки, радостный смех…

– Да не мешайте же товарищи! Дайте поесть человеку! – он ведь действительно страшно голоден!

– Ну да! Немножко поспал, и немножко аппетит разыгрался.

– М-гм! – утвердительно мычал под общий смех Скво-решня с набитым до отказа ртом.

– А мы тебя хоронили уже, Скворешня! По первому разряду!

– М-гм! – соглашался гигант, не поворачивая головы, Павлик подлез под руку Скворешни и не сводил с него глаз, полных любви и восхищения.

– Не давайте ему бутербродов! – закричал зоолог, пробиваясь к Скворешне с бульоном в термосе, за которым он успел сбегать в камбуз. – После трехсуточной голодовки это вредно! Вот, выпейте бульону, друг мой. Будьте хладнокровны.

Скворешня резко повернулся с недоеденным бутербродом в руках. Он с трудом проглотил недожеванный кусок, едва не подавившись им, и, не сводя испуганно остановившихся глаз с зоолога, наконец с трудом прохрипел:

– Шо? Шо вы казалы, Арсен Давидович? Трое суток?

– Ну да, мой друг! Трое суток! Сон у вас богатырский был, как и подобает…

Скворешня стоял в полной растерянности, переводя глаза с зоолога на улыбающегося капитана.

– Как же это так? – бормотал он с побагровевшим лицом. – Да не может же быть! Что же я… трое суток в нетчиках числился?

В крайнем волнении он положил недоеденный бутерброд на буфетный столик и повернул голову к капитану. Тот продолжал улыбаться:

– Не беспокойтесь, товарищ Скворешня! Не бросайте свою полезную работу. Все потом объяснится… Вы не в нетчиках числились, а… в покойниках.

Под общий смех, окончательно сбитый с толку, Сквореш-ня медленно повернулся к буфету и с новой яростью набросился на закуски, запивая их горячим бульоном.

Из радиорубки Плетнев посылал уже во Владивосток радостную весть о появлении Скворешни на подлодке и просьбу об отмене вылета гидроплана к острову Рапа-Нуи.

В эту незабываемую ночь, с полным грузом ничем не омраченного человеческого счастья, «Пионер» уменьшил ход до девяти десятых и круто повернул к северо-западу, ближе к северу.

Капитан не доверял кратчайшим путям через оживленные проливы, разделяющие коренные японские острова. Но и мелководный Татарский пролив, отделяющий остров Сахалин от берегов Советского Приморья, тоже был мало соблазнителен со своими бесчисленными мелями, банками и перекатами. Капитан решил провести подлодку в тихие предрассветные часы через пролив Лаперуза – между островом Хоккайдо и южной частью Сахалина.

Почти никто на «Пионере» не мог заснуть в эту последнюю ночь похода. Родина радостно летела людям навстречу, вставала перед ними из вод океана, поднималась из них все выше и выше во весь свой гигантский рост…

Отделенные от нее последними сотнями километров, люди вдруг почувствовали с небывалой остротой тоску по родной земле, твердой и надежной, как гранит, цветущей и радостной, как весенний, убранный цветами сад.