Клиффорд Саймак - Миры Клиффорда Саймака. Книга 7

— Если ты сумеешь разыскать слизняков. Если догадаешься, как с ними разговаривать. Если они пожелают разговаривать с тобой.

— Все равно я должна попробовать, — заявила она. — Я буду писать послания, оставлять записки у каждого туннеля в надежде, что их увидят другие поисковики. Если я потерплю неудачу, найдутся другие, кто разберется с моих слов, кого искать, и продолжит охоту.

— Картер, — вмешался Никодимус, — вы сами понимаете, это ее долг. Как бы нам ни хотелось, чтоб она была с нами, следует признать за ней…

— Да, конечно, — перебил Хортон.

— Мне ясно, что ты не захочешь и не сможешь, но не могу не спросить. Если бы ты согласился отправиться со мной…

— Сама понимаешь, что не могу.

— Понимаю, что не можешь.

— Вот все и распалось, — вымолвил Хортон. — И мы не в силах ничего изменить. Наши обязательства — я имею в виду нас обоих — слишком глубоки и серьезны. Встретились и разошлись, и каждый пошел своим путем. Словно и не встречались…

— Неверно! — воскликнула она. — Сам знаешь, что неверно! Наша жизнь — я тоже имею в виду нас обоих — немного изменилась. Мы будем вспоминать друг друга. — Она запрокинула лицо и попросила: — Поцелуй меня. Поцелуй меня в последний раз совсем коротко, чтоб я не успела передумать и сумела уйти…

Глава 29

Хортон опустился у кромки Пруда на колени и погрузил кувшин в жидкость. Жидкость забулькала, заполняя сосуд и вытесняя на поверхность пузырьки воздуха. Наполнив кувшин, Хортон поднялся и сунул трофей под мышку.

— Прощай, Пруд, — сказал он и почувствовал, что сказал глупость: какое же это прощание, если Пруд улетает вместе с ним?

Вот вам одно из преимуществ, подумал он, такого естества, как Пруд. Он может быть одновременно во многих местах, притом ни на миг не покидая того места, где был изначально. Как если бы он, Хортон, отправился с Элейн и одновременно улетел вместе с Кораблем — но уж, коль додумывать до конца, еще и остался бы на Земле, а значит, умер бы много веков назад.

— Пруд, — спросил он, — что тебе известно о смерти? Ты смертен? Ты когда-нибудь умрешь?

И тут же подумал, что снова сморозил глупость, поскольку смерти подвержено все сущее. Вероятно, настанет день, когда умрет и сама Вселенная, умрет, израсходовав последнюю искру энергии, и, когда это свершится, лишь время будет грустить в одиночестве на пепелище явлений, которые могут и не повториться.

Что же остается? Сделать вывод, что все тщета? Но неужели все и впрямь тщетно?

Хортон потряс головой. Он не мог заставить себя прийти к такому горькому выводу.

А если ответ известен божьему часу? Если ответ ведом огромной голубой планете? И пусть не скоро, пусть через тысячелетия, Корабль, рыскающий в черной бездне какого-нибудь дальнего сектора Галактики, удостоится этого ответа или сам докопается до него. И не исключено, что в контексте этого ответа станет понятной цель жизни — немощного лишайника, цепляющегося, подчас отчаянно, за мелкие крупинки материи в неизъяснимой безбрежности, которая знать не знает и не хочет знать про такую ерунду, как жизнь.

Глава 30

Светская дама высказалась:

Итак, пьеса доиграна. Драма исчерпала себя, и можно наконец покинуть эту замусоренную, неупорядоченную планету во имя чистоты пространства.

Ученый не удержался от вопроса:

Никак вы влюбились в пространство?

Такие, как я, — объявила ему светская дама, — не способны влюбиться ни в кого и ни во что. Скажите мне, сэр монах, ну что мы все такое? Вы ведь наловчились отвечать на самые дурные вопросы.

Мы обладаем сознанием, — сообщил монах. — Мы обладаем информацией. Вот и все, большего не требуется, но мы по-прежнему цепляемся за всевозможную ветошь, какую некогда таскали с собой. Цепляемся, потому что вообразили себе, что эта ветошь — принадлежность личности. И подобное поведение — мера нашего эгоизма и нашего тщеславия, поскольку мы до сих пор судорожно отстаиваем свои личности. И в то же время мера нашей близорукости. Ведь втроем, совместными усилиями мы можем обрести личность гораздо большего масштаба, чем крохотные индивидуальности, на которых мы упорно настаиваем. Мы можем сделаться, если прекратим противиться, частью Вселенной, а может статься, даже равными Вселенной.

Смотрите-ка, — воскликнула светская дама, — куда вы завернули! Довольно вам пуститься в рассуждения, и никогда не скажешь наперед, в какие дебри вас занесет. По какому праву вы утверждаете, что мы станем частью Вселенной? Для начала мы просто не ведаем, что такое Вселенная, так как же вообразить себе, что мы станем равными ей?

В том, что сказала дама, есть большая доля правды, — заявил ученый, — хотя, формулируя свои мысли, я отнюдь не намерен, сэр монах, выступать с критикой в ваш адрес. Наедине с собой я, случалось, склонялся к мыслям во многом сходного порядка, и, должен признаться, это приводило меня в изрядное замешательство. Если вспомнить историю, то человек, по-видимому, считал, что Вселенная претерпевает чисто механическое развитие, которое сводится, по крайней мере отчасти, к физическим и химическим закономерностям. Однако если это так, если Вселенная развивалась как механическая конструкция, то в ней не было бы ничего хотя бы отдаленно похожего на здравый смысл — такая схема просто не оставляет места здравому смыслу. Ибо любая механическая конструкция создается, чтобы быть работоспособной, а отнюдь не осмысленной, — но доступная мне логика не позволяет мне прийти к выводу, что мы живем в подобной Вселенной. Безусловно, Вселенная — нечто большее, чем конструкция, хотя, вероятно, от технологического общества иного объяснения и ждать не приходится.

Я спрашивал себя, каким образом могла быть создана Вселенная. Я спрашивал себя, с какой целью она была создана. Не только же как вместилище материи, пространства и времени! Нет, конечно, во Вселенной заложен какой-то более высокий смысл. Была ли она создана как обитель для разумных биологических существ, а если так, какие факторы, заложенные в ее развитии, способны сделать ее пристойной обителью? Каким концепциям должна она удовлетворять во имя подобной цели? Или она создана как некий отвлеченно философский эксперимент? Или, кто знает, как некий символ, которого не дано ни постичь ни оценить по достоинству вплоть до того отдаленного дня, когда финальный рывок биологической эволюции приведет к возникновению сверхъестественного разума, который наконец-то познает причину и цель мироздания?