Том Годвин - Вирус бессмертия (сборник)

— Все понятно. Придумали уловку, чтобы отвести глаза начальникам штабов.

— Генерал Карсон, — нахмурился заместитель министра, — вы, видимо, совершенно не следите за настроениями в стране. После первого выступления «Четырех всадников» по телевидению опрос общественного мнения, показал, что использование ядерного оружия одобряют двадцать пять процентов американцев. После второго выступления число сторонников увеличилось до сорока одного процента. Сейчас их сорок восемь процентов, а активных противников атомной бомбы — всего тридцать два процента.

— Вы хотите сказать, что какая-то эстрадная группа…

— Эстрадная группа и культ, созданный вокруг нее, генерал. Этот культ приобретает характер массовой истерии. У «Всадников» уже есть подражатели. Вы разве не видели значки, которые сейчас все носят?

— С изображением атомного облака и призывом «Сделай!»?

Заместитель министра кивнул.

— Ни вы, ни я не знаем, с чего все началось: то ли Национальный Совет Безопасности решил использовать психопатическое увлечение «Всадниками» для воздействия на общественное мнение, то ли «Четыре всадника» вообще его креатура, да это сейчас и не важно, потому что цель достигнута — вызванной «Всадниками» истерии поддались те самые слои населения, которые раньше наиболее решительно выступали против применения ядерного оружия, то есть хиппи, студенты, молодежь призывного возраста. Демонстрации протеста против войны и против применения ядерного оружия почти прекратились. Нужно совсем немного, чтобы шестьдесят пять процентов сторонников стали реальностью. Есть мнение — кажется, высказал его президент, — что еще одно выступление «Четырех всадников» — цифра эта будет даже перекрыта.

— Значит, за всем этим стоит президент?

— Кто, кроме президента, имеет право санкционировать сброс атомной бомбы, подумайте сами, — ответил заместитель министра. — Мы дали разрешение передавать концерт «Всадников» из долины Юкка прямо в эфир. Расходы оплачивает крупный военный концерн, чрезвычайно заинтересованный в получении оборонных заказов. Мы дали разрешение допустить на представление зрителей. И конечно, за всем этим стоит президент, иначе и быть не может.

— И представление завершилось взрывом атомной бомбы?

— Совершенно верно.

— Видел я как-то этих самых «Всадников», — сказал я, — вместе с моими ребятами, они как раз смотрели телевизор. Чертовски странное чувство… я все время ждал, что вот-вот зазвонит красный телефон. И мне хотелось, чтобы он зазвонил.

— Да, примерно такое же ощущение было и у меня, — сказал заместитель министра. — Иногда мне кажется, что те, чьей волей все это вершится, сами стали жертвами истерии… что теперь «Всадники» направляют действия людей, которые раньше пользовались для своих целей ими… круг замкнулся… Но я что-то за последнее время устал. Мы все так устали от этой войны. Разделаться бы с ней поскорее.

— Да, все мы хотим разделаться с ней любыми средствами, — согласился я.

Я получил приказ: весь экипаж подводной лодки «Бэкфиш» должен смотреть четвертое выступление «Четырех всадников». На первый взгляд приказ мог показаться странным — зачем всему личному составу подводного флота, оснащенного ядерными ракетами «Поларис», смотреть какую-то передачу по телевизору, однако если вдуматься, то станет ясно, что приказ продиктован заботой о моральном состоянии в войсках.

Служба на ядерных подводных лодках — дело нелегкое, не всякие нервы ее выдержат. Почти все свое время мы тратим на то, чтобы достичь вершин искусства, которое нам никогда нельзя будет применить. Накопление ядерного потенциала — разумная политика, она сдерживает агрессивные устремления, но на людях в ядерных войсках сказывается огромным напряжением, которое в прошлом усугублялось еще и тем, что возложенная на нас миссия не вызывала сочувствия среди наших соотечественников.

Поэтому установление более благожелательного отношения к нам в стране, которое все связывают с выступлением «Четырех всадников», сделало этих музыкантов чуть ли не кумирами ядерного подводного флота. Когда они поют, нам кажется, что они поют прежде всего для нас, что они обращаются непосредственно к нам.

Я решил смотреть передачу в пункте управления ракетами, где боевая команда должна быть готова в любую минуту дня и ночи выпустить по приказу «Поларисы». С ребятами, дежурящими здесь, у меня крепкая, нерасторжимая связь, какой я не чувствую с другими членами моего экипажа. Возле пульта мы не капитан и его подчиненные, нет, здесь мы — голова и руки. И если придет приказ, он будет исполнен моей волей и их повиновением. В такую минуту легче, когда ты не один…

Все смотрят на экран телевизора, который установлен над главным пультом управления.

На экране — крутящаяся смерчем спираль, химически желтая на химически голубом фоне. Ползет вязкое, глухое гудение — по-моему, ситар и какой-то электронный инструмент, и мне кажется, что это гудит моя голова: спираль врезается в сетчатку, глазам больно, но нет на свете силы, которая заставила бы меня отвести их.

Голос произносит медленно и торжественно:

— Пусть свершится все…

Другой подхватывает:

— Пусть сейчас свершится.

— Все… сейчас… все… сейчас… все… сейчас…

В голове у меня гулко отдается «все-сейчас», «все-сейчас», «все-сейчас», экран начинает пульсировать разными цветами: «все» — вспыхивает желтый вихрь спирали на голубом фоне, «сейчас» — зеленый вихрь на красном… «все-сейчас-все-сейчас-все-сейчас-все-сейчас…»

«Сейчас» — это экран, «все» — это я… Как странно, словно я бьюсь о невидимую стену, которая стоит между мной и экраном, и мозг мой сжимает стальной обруч, а я пытаюсь этот обруч сорвать… Сорвать? Зачем мне его срывать?

Экран пульсирует быстрее, быстрее, между «все» и «сейчас» уже давно нет паузы, они слились, глаз не может вынести безостановочное мелькание, изображение не успевает стереться с сетчатки, на него сразу же накладывается другое, третье, четвертое… нет, так нельзя, голова моя сейчас расколется…

Пение и музыка обрываются, перед нами на фоне чистого голубого неба «Четыре всадника» в своих черных одеждах, и одинокий голос умиротворенно вздыхает:

— Свершилось…

Теперь камера находится прямо над «Всадниками», которые стоят на каком-то круглом помосте. Она медленно и плавно поворачивается вверх и в сторону, и я вижу, что этот помост устроен на самом верху высокой башни, а вокруг башни — тысячи, десятки тысяч людей, они сидят прямо на песке, который тянется до самого горизонта.