Ларри Нивен - Сборник рассказов

Моррис посасывал свой джин, ожидая, что я скажу дальше.

— Жизнь женщины — продолжал я, — может стать профессией в буквальном смысле слова, чего никак не может произойти с жизнью мужчины. «Домохозяйка»  - вот выражение, которое мы ищем, но оно отнюдь не исчерпывает всей полноты понятия…

— «Домохозяйка»? Бросьте мне мозги заправлять!

— И не собирался. Вы просто не способны уловить перемену в Луизе. Вы ведь только вчера познакомились с ней.

— На какую перемену вы намекаете? Если на то, что она красива, так это я и без вас заметил.

— Да, она красива, Моррис. Но вчера в ней было двадцать фунтов лишнего веса. Что же, по-вашему, она похудела за одну ночь?

— Верно, она казалась тяжеловатой. Привлекательной, но черезчур полной. — Моррис обернулся, посмотрел через плечо, как ни в чем не бывало повернулся обратно. — Черт возьми, она и сейчас кажется полной, но весь день я на это не обращал внимания.

— Есть и еще кое-что. Да, кстати, попробуйте пиццы.

— Спасибо. — Он откусил кусочек. — Да, хороша и еще не остыла. Итак?

— Луиза с полчаса разглядывала эту пиццу. Она ее и купила. И даже не притронулась к ней. Вчера это было бы невозможным.

— Она могла плотно позавтракать.

— Допустим.

Но я знал, что она не завтракала, если не считать диетической пищи. За несколько лет у нее скопилась целая гора диетических продуктов, но она никогда всерьез не пыталась прожить на подобной снеди. Однако как убедить в этом Морриса. Я ведь ни разу даже не заходил к ней домой.

— Что еще?

— Луиза вдруг очень хорошо овладела искусством объясняться без слов. Это чисто женское умение. Она может объясниться интонацией, особой манерой опираться о локоть…

— Но если вы научились чтению мыслей…

— Тьфу ты, дьявол! Однако… Луиза очень нервно реагировала, если кто-нибудь прикасался к ней. И уж никогда ни за что не прикасалась ни к кому сама…

Я почувствовал, что краснею. Я не любитель бесед на интимные темы.

От Морриса так и разило скептицизмом.

— Ващи доводы звучат весьма субъективно. Вернее даже, звучат так, как будто вы сами себя уговариваете в них поверить. Слушайте, Фрейзер, с какой стати Луизе понадобилось бы принимать такую таблетку? Вы описали отнюдь не домохозяйку. Вы описали женщину, которая задумала окрутить мужчину, женить его на себе. — Он заметил, как изменилось выражение моего лица. — Что стряслось?

— Десять минут назад мы решили пожениться.

— Поздравляю, — сказал Моррис и замер, выжидая.

— Ваша взяла. Мы и поцеловались-то впервые десять минут назад. До этого ни я не делал никаких попыток ухаживать за ней, ни она за мной. Нет, черт возьми, я не верю. Я знаю, что она любит меня!

— Я не спорю, — тихо сказал Моррис, — Потому-то она и приняла таблетку, по всей видимости, сильнодействующую. Мы ведь изучили вашу подноготную, Фрейзер. Мысли о женитьбе всегда вызывали у вас робость…

Что была достаточно верно.

— Если она любила меня и раньше, то я и понятия об этом не имел. Откуда же узнал «манах»?

— Откуда ему вообще знать о любви? Почему у него оказалась с собой подходящая таблетка? Ну, смелее Фрейзер, вы же у нас специалист по «монахам»!..

— Он мог перенять такие познания только от людей. Может, из разговоров с ними… Видите ли, «монахи» способны записать память инопланетянина, ввести ее в компьютер и исследовать. Они вполне могли проделать такой фокус с некоторыми из ваших дипломатов.

— Ничего себе!..

Подошла Луиза с заказом. Я смешал коктейли, поставил стаканы ей на поднос. Подмигнув мне, она вернулась в зал. Посетители неотрывно следили за ее походкой.

— Скажите, Моррис, ведь большинство дипломатов, общающихся с «монахами», мужчины?

— Да, а что?

— Так, просто мысль.

Мысль эту, однако, оказалось трудно ухватить. Ясно было лишь то, что все перемены в Луизе очень хороши именно по мужским стандартам. «Монахи» беседовали со многими мужчинами. И… почему же нет? Женщина становится еще более ценной для мужчины, которого она поймает, или для счастливца, который поймает ее…

— Понял!

Моррис окинул меня цепким взглядом.

— Что вы поняли?

— Ее любовь ко мне была частью образования, полученного из таблетки. Частью целого курса. Они сделали из нее подопытного кролика.

— А я-то думал: что она в вас нашла? — Улыбка Морриса померкла. — Вы серьезно, Фрейзер? Но ваша догадка все-таки не объясняет…

— Это был курс воспитания рабыни. Он заставляет женщину влюбиться в первого мужчину, который попадется ей на глаза. Он учит ее, как стать ценной для него. «Монахи» намереваются наладить массовое производство такил таблеток и продавать их мужчинам.

Моррис поразмыслил и произнес.

— Это ужасно. Что же нам делать?

— Не объяснять же ей, что она превратилась в домашнюю рабыню! Попытаюсь достать таблетку, стирающую память. Если не сумею… Тогда я женюсь на ней. Не смотрите на меня так, — воскликнул я тихо и страстно, — не я это натворил. И я не могу теперь бросить ее!..

— Понимаю… Просто… А, ладно, налейте мне еще один коктейль с джином.

— Не оборачивайтесь, — сказал я.

В стеклянных дверях возникло какое-то сумрачное движение. Капюшон, тень на тени, сверхъестественная фигура, силуэт почти человеческий, но выгнутый по непривычным линиям…

Он вплыл в комнату, едва касаясь пола подолом своей сутаны. Его самого не было видно — только ниспадаюшее серое одеяние, тьма в капюшоне и тень там, где сутана расходилась надвое. Торговцы недвижимостью прервали обсуждение своих дел и уставились на него вытаращенными глазами. Один из них потянулся за сердечными каплями.

«Монах» надвигался на меня, как алчущий мести призрак. Он уселся на табурет, оставленный ему в конце стойки. Но — это был другой «монах».

Он ровно ничем не отличался от того «монаха», который просидел здесь два предыдущих вечера. Ни Луиза, ни Моррис не различили бы их, но я знал, то это другой.

— Добрый вечер, — сказал я.

Он прошептал соответствующее приветствие на своем языке. Его «переводчик» работал только в одну сторону, переводя моя слова с английского и оставляя его ответы без перевода. Он сказал:

— По-моему, мы остановились в прошлый раз вон на той бутылке.

Я повернулся, чтобы взять ее. И у меня даже спина зачесалась от ощущения опасности. Плеснув из бутылки на донышко стакана, я повернулся обратно к «монаху» и увидел зажатый у него в кулаке и направленный мне в лицо приборчик, который гость выпростал, вероятно, из-под своей сутаны. Прибор походил на спющенный мячик с пятью глубокими бороздами для когтей «монаха» и с двумя параллельными трубками с другой стороны, глядящими прямо на меня. На оконечностях трубок посверкивали линаы.