Октавиан Стампас - Рыцарь Христа (Тамплиеры - 1)

- Ну что ж, и на том спасибо,- сказал я, низко поклонился Анне и отправился куда глаза глядят, будто ослепший. Не помню, сколько бродил я по Киеву, ставшему горьким градом для меня. А еще горше звучало в сердце моем страшное слово "Смоленск". С детства оно не нравилось мне. Отец говорил не "Смоленск", а "Шмоленгс", и это еще хуже, чем "Смоленск". Почему-то именно к городу, а не к пригожему князю Роману, испытывал я лютую злобу. Не помню, как очутился я в каком-то подвале, где мне подавали какой-то вкусный хмельной напиток. Я не жалел монет й угощал всех, кто сидел подле меня. Постепенно я очутился в огромной компании русичей, которые похлопывали меня по плечам и громко славили мое имя. Один из них несколько раз подсаживался, но его почему-то прогоняли, и когда это случилось в третий раз, один из моих собутыльников крикнул ему:

- Иди-иди, смоляк! Смоляк - с печки бряк!

- Смоляк? - спросил я.- Ты что, из Смоленска?

- Из Смоленска я, добрый боярин, скажи им, чтобы они не прогоняли меня. Больно и мне хочется про Русалим послухать.

- Русалим обождет,- сказал я.- Садись, смоляк, выпей с нами.

- Да гони ты его, добрый боярин,- сказали остальные,- вор он, его каждая собака знает, каков он вор.

- Нет, пускай сидит,- стукнул я кулаком.- А давно ли ты из Смоленска?

- Из Смоленска-то? Недавно,- отвечал смоляк, с радостью припадая к чаше.- Почитай, вторую неделю тут околачиваюсь.

- Вот как? Пей, смоляк, пей. А скажи, каково поживает молодой князь Роман?

- Роман-то? Очень даже неплохо поживает. Грех ему плохо поживать. Мы, смоляки, народ веселый.

- Веселый, говоришь? Слыхал я про вашу веселость. А скажи, смоляк, Евпраксия Всеволодовна хорошо живет?

- Опраксимья? Это волочайка-то? И она тоже здорова, глаза ее бессты...

Он не успел договорить, потому что я тотчас вскочил, перевернул стол и, выхватив из ножен Мелодос, занес его над головой смоляка. Тот в испуге повалился на спину и громко заверещал:

- Святые угодники! Убива-а-а-ают!

Остальные мои сотрапезники всем скопом навалились на мои плечи, успокаивая:

- Э, немец, ты - того, не балуй! Он все же, хоть и вор, а душа християнская.

Горе и гнев ослепили рассудок мой, к тому же затуманенный хмелем. Поднатужившись, я разбросал всех по сторонам и принялся так размахивать Мелодосом, что одному из бражников отсек кисть левой руки.

- Братцы! - крикнул другой.- Что это он так за волочайку обиделся? Да не тот ли это немец, который ее обрюхатил да бросил? Эй, кликните с улицы кого-нибудь с оружием!

В эту минуту я понял, что сейчас зарублю их всех. И как тогда, в иерусалимской мечети, стоящей на поприще Соломонова Храма, будто кто-то ударил меня по лбу светлой ладонью. Я опомнился и ринулся к выходу. Догонять меня никто не решился. У двери я оглянулся, сорвал с пояса мешочек с деньгами и кинул его им с примечанием:

- Это тому, кто из-за меня без руки остался!

Отыскав дом Анны, у которой я оставил своего коня и скарб, я попрощался с нею и отправился вон из Киева, проклиная этот город, отдавший Смоленску мою Евпраксию.

- Теперь вы понимаете, Гийом, почему я так спешу? - сказал я, дойдя до этого места своего рассказа.

- Вы полагаете, что с Евпраксией произошло примерно то же, что тогда с вами, когда душа ваша летала в Киев?

- Да. В точности такое же явление. Она видела в зарнице мое лицо в ту минуту, когда я умирал от яда. И я видел ее лицо в светящемся облаке. Значит, с ней тоже приключилась какая-то беда.

- И вы простили ей измену?

- А разве я мог не простить? Особенно теперь, когда она стала монахиней. Конечно, простил. И мало того, хочу, чтобы и она простила меня, прежде чем я тоже приму постриг.

- Вы твердо решили стать монахом?

- Да, твердо. Я хочу принять русскую православную веру и стать монахом Печерского монастыря в Киеве. Одна встреча навела меня на эту мысль. Встреча с игуменом Даниилом во время его паломничества в Иерусалим. Но до этого мне суждено было многое пережить, в том числе и путешествие в страну Туле.

Глава VI

ТУЛЕ

На другой день спозаранку мы вновь отправились в путь по берегу Борисфена. Светило солнце, но с востока надвигалась темная туча, которая быстро росла и через час после того, как мы тронулись, заволокла все небо над нашими головами, скрыв солнце. От нее стало темно и ужасно холодно, будто в жаркий июльский день ворвался клочок ноября. Но мало того, что туча принесла с собой пронизывающий холод, из нее вдобавок вдруг обильно посыпался снег.

- Вот это да! - восхищенно воскликнул Гийом.- Слыхал я, что в Скифии среди лета зима может наступить, но, честно говоря, никогда этому не верил. Теперь вижу. И что, тут всегда так?

- Не знаю,- пожал я плечами.- Сколько мне ни доводилось бывать в здешних местах, никогда такого не бывало. Природа и климат здесь такие же, как в Германии или Франции. Там, дальше, на севере, края посуровее.

Снег продолжал сыпаться, покрывая степь белой скатертью. Мне даже подумалось, а не конец ли света наступает? Но, наконец, туча ушла на запад, вновь выглянуло жаркое солнце и очень быстро превратило снежную белизну в мокрое сверкание. Зима, не продлившись и получаса, вновь уступила права лету, и вскоре уже ничто не намекало на недавний снежный каприз. Проехав еще немного, мы увидели, что новая туча двигается нам навстречу, но на сей раз не по небу, а по земле - это была довольно многочисленная рать, и по форме знамен я быстро определил, что это русичи, и успокоил Гийома, который очень боялся встретить здесь диких куманов или пеценатов, как он называл половцев и печенегов. Мы продолжали сближаться, и я с радостью уже видел, что впереди войска едет доблестный Владимир Мономах. Встретившись, он сразу узнал меня, и это было мне очень приятно. Выяснилось, что рать движется в сторону Сарматии, чтобы там, на берегах Дона, как называли русичи Танаис, встретиться с половцами и дать им решительный бой.

- Проклятая погань! - возмущался Мономах.- В прошлом году только помирились с ними, мы с князем Олегом сыновей на ханских дочках поженили, а гадина Боняк со своим воеводой Шаруканом опять грабежи творят, русские стада и табуны уводят.

Мне, Христофор, конечно же, не терпелось узнать у Мономаха о Евпраксии, но вежливость требовала от меня для начала расспросить обо всех политических делах. Наконец, я не выдержал и спросил:

- Не томи, Владимир, скажи скорее, как там монахиня Евпраксия поживает?

- Очень даже нехудо поживает,- с улыбкою отвечал Владимир,- Жива и здорова, всеми почитаема и любима. Митрополит Никифор сам ее привечает, в обиду никому не дает, при Печерском монастыре отдельную келью для нее выделил.

- А давно ты виделся с нею?

- Позавчера утром и виделся, когда мы из Киева выходили. Она нас провожала с благословением и молитвою. Эх, рановато она из мира ушла, такая красавица писанная, могла еще замуж выйти... Ну, не буду тебя, рыцарь, с собой на войну звать. Поезжай, повидайся с монашкою нашей. Сам-то не женился еще?