Гарри Гаррисон - Крыса из нержавеющей стали. Кн.2

— Здорово! Мои поздравления вам всем. Я бы заплатил тысячу кредиток, чтобы увидеть выражение лица диктатора в этот момент! Но, ладно, хватит. Первая часть нашей кампании закончилась, теперь нам надо идти к финалу. У нас осталось три месяца до выборов, и нужно использовать каждый момент.

— Но так, чтобы нас не подстрелили или не взорвали, — твердо произнесла Ангелина.

— Я тоже больше не согласен быть мишенью. Но нам все равно нужно передать нашу программу, и я буду только приветствовать все предложения. Мы должны учесть, что наш прерыватель после этой передачи уже найден и обезврежен. Шансы поставить в эту же цепь новый равны нулю. Мы должны помнить, что без широкого оповещения масс мы попросту проиграем выборы. Есть предложения?

— Ответ совершенно очевиден, — сказала Ангелина. — Вы должны поставить прерыватель в самом неуязвимом и недоступном месте радиовещательной сети. Ты, надеюсь, понимаешь, что я имею в виду?

— Увы, не понимаю, — с горечью констатировал я. — Меня слишком много били вчера по голове.

— Мама права, — воскликнул Джеймс, его никто не бил по голове, поэтому он мыслил быстрей меня и Боливара, который точно так же, как и я, пребывал в недоумении. — Мы поставим прерыватель прямо на спутнике!

Да, ответ был жутко очевидным, я должен был догадаться; я надулся в уголке, а Джеймс заливался восторженным соловьем.

— Следующая стадия — узнать как можно больше о спутнике…

— Уже сделано, — заметила Ангелина. — Есть такая компания, именуемая Радио ди дундер СА, находится в районе космопорта возле Пуэрто Азула. Она обслуживает связь и спутники погоды для правительства. Это маленькая компания, такая маленькая, что всю работу выполняет буксирный корабль, очень старый, переделанный для работы на спутниках.

Теплая улыбка сопровождала эту информацию. Так как мы думали об одном, внезапно нас всех посетила одна и та же идея. Я высказал то, что было у всех на кончике языка.

— Это что, единственный корабль, который обслуживает спутники?

— Да, он один. И если этот корабль «Популачо» выйдет из строя, то пройдет несколько месяцев, пока они найдут другой, переоборудуют его и перевезут сюда.

Я с нетерпением потер ладони.

— Следующая стадия предельно ясна. Релейные переключатели нужно собрать и подогнать для установки на каждый спутник. Они должны иметь автономное питание и включаться, когда получат наш закодированный сигнал. Тогда мы сможем давать всем слушателям и зрителям беспристрастную оценку событий каждого дня. Мы используем корабль «Популачо» для установки устройств на спутники. Потом мы незадолго, скажем, до выборов, приведем его в «негодность». Кто-нибудь может оспорить этот план?

— Я не могу, — сказала Ангелина. — Но у меня есть дополнительное предложение. Мы начинаем предвыборную кампанию во имя демократии, так что нам нужно действовать согласно демократическим правилам, на которые претендуем и в которые верим. Мы не должны повторять того, что сделали ночью, заменив их программу своей. Демократия означает признание свободы слова. Мы должны позволить им вещать, потом пускать свои новости. Публике надо дать право выбора. Люди должны сами шевелить мозгами.

— Ты считаешь это мудрым? — спросил я. — Разве им можно верить?

— Да, считаю это мудрым, мой дорогой муженек, хотя ты так, скорей всего, не думаешь. Твои собственные убеждения находятся где-то между фашизмом и анархией. Из этих двух мне больше импонирует анархия. Но если у меня есть более широкий выбор, я ставлю на демократию. Все согласны?

Мальчики подняли руки, и я нахмурился.

— Большинство «за». Теперь будем планировать преступление во имя великой идеи демократии.

— Кто же теперь фашист-анархист? — поинтересовался я.

— Только не мы, — Ангелина улыбнулась. — Мы прагматики. Наши сердца чисты и помыслы самые добрые. А результаты нашей работы принесут пользу всем.

— Расскажи это владельцам «Популачо», — заметил я иронически, — когда они найдут свой корабль на дне дымящегося вулкана.

Но она была неугомонной.

— Они получат компенсацию от страховой компании и купят новый, более совершенный корабль. Разве ты не так говоришь обычно?

У меня не было возможности отвечать, потому что я, улыбаясь, жевал в это время тост.

— Вы отличная команда, я не могу с вами спорить. Теперь, самые честные, демократичные республиканцы, ревнители и поборники закона и порядка, давайте займемся планированием нашего преступного налета на космический корабль.

26

— Как там дела? — спросил я, выглядывая из окна и обращаясь к Боливару, сидящему на крыше с сильным биноклем.

— Они опечатывают грузовой люк, значит, скоро улетят. Погоди, ага, один из экипажа разъединяет питательные шланги, значит, корабль имеет автономное питание. Наземный экипаж отъезжает.

— Отлично. Садись в машину и отправляемся на операцию.

Он спрыгнул на тротуар и скользнул на переднее сиденье. Боливар погнал машину, как только двери закрылись. Я сидел сзади и восхищался Ангелиной, восседавшей рядом со мной. Мне пришлось на мгновение зажмуриться, как только мы из темного ангара выехали на яркий солнечный свет.

— Ты восхитительна! Мне очень нравится твоя одежда медсестры. Если бы ты еще захватила свой белый кнут.

— Тебе правда нравится? — спросила она, игнорируя мою грубую шутку. — Юбка не очень короткая?

— Очень короткая и очень замечательная, — сказал я и погладил обнажившуюся коленку. — Это хорошая идея — смутить мужчин, пока мы будем делать свое дело. И ты самая смущающая женщина на этой планете.

— Ты тоже ничего в этой форме и лихих усах.

Я подкрутил кончики усов и выпятил грудь, на которой поблескивал ряд медалей:

— Каждый испытывает уважение к властям. Чем значительней ты выглядишь, тем больше тебя уважают. Ладно, команда, мы прибыли. Операция «Докторо» начинается.

Мы выбрались из машины и пошли к входу, свет исходил от моей высокой шапочки и белоснежной формы. За мной следовали сестра Ангелина и два мальчика, несущих белый кейс. Член экипажа, стоящий у входа, вначале задохнулся от изумления, затем принял решение и преградил нам путь.

— Внутрь нельзя. Мы через пару минут вылетаем.

Я медленно оглядел его холодным взглядом. Но это на него не подействовало, он по-прежнему преграждал нам путь, и мне пришлось достать свиток бумаги и развернуть перед ним. На бумаге были черные и красные яркие буквы и печать, настоящая золотая печать. Я вложил в голос всю суровость, на которую был способен.