Илья Варшавский - Солнце заходит в Дономаге

— Однако я помню случай… — сказал Космонавт.

— Да, да. Расскажите, как это получилось, — попросил я Конструктора.

— Вы имеете в виду конфуз с «Метеором»?

— Конечно.

Конструктор замялся. Кажется, его наступательный порыв иссяк.

— Ну это, знаете ли, исключение, которое только подтверждает правило, — вяло заметил он.

— Дудки! — скачал Космонавт. — На этот раз так просто вы от нас не отделаетесь, даже если бы вам пришлось переворошить все изречения от Цицерона до наших дней. Меня уже много лет интригует эта история. Ведь я как-никак был там главным действующим лицом.

— Вы думаете? — В голосе Конструктора была странная смесь грусти и иронии.

— Еще бы! — запальчиво ответил Космонавт. — Представьте себе: вы три года готовитесь к экспедиции, подбираете команду, роетесь в архивах, проходите самые изощренные тренировки, зазубриваете целые тома справочников — и вдруг — о счастье! — все уже позади. Экипаж на своих местах, все речи уже произнесены, все пожелания и советы выслушаны, и вас связывает с Землей только голос в динамике. Вначале — обычный сумбур, когда кажется, что снаряжение неправильно подобрано, члены экипажа никогда не научатся понимать, чего вы от них хотите, а навигационное оборудование создано специально для того, чтобы вселять в вас сомнения в реальности существования окружающего мира. И вдруг все чудесным образом становится на свои места. Ваши спутники оказываются милейшими ребятами, а корабль, оснащенный самой совершенной техникой, пожирает пространство с легкостью, о которой вы и мечтать не смели. Теперь представьте себе, что именно в этот момент вы получаете с Земли категорический приказ вернуться назад. Три недели, пока вы гасите скорость, вновь ее набираете и снова гасите, вы теряетесь в догадках, шлете запросы, успокаиваете команду, волнуетесь сами так, что кусок не лезет в горло, и, наконец, сев на космодроме, выслушиваете какие-то сбивчивые объяснения: произошла, мол, ошибка. До сих пор не могу спокойно вспомнить смущенные физиономии диспетчеров из Управления по космонавтике.

— Управление тут ни при чем, — вмешался я, — ошибка, по-видимому, произошла в Координационном центре.

— Да, там произошла ошибка, — задумчиво сказал Конструктор.

— Почему же тогда вы, — спросил Космонавт, — подписали акт о том, что виною всему бортовая аппаратура? Генеральные конструкторы редко проявляют такую самоотверженную забегу о чести мундира вычислителей.

— Ну… у меня для этого были кое-какие основания.

— Ладно, — сказал Космонавт, — выкладывайте все начистоту. Ведь с того времени прошло больше двадцати лет. Не так уж много осталось людей, которые помнят эту историю.

— Тем более что вы вполне можете рассчитывать на нашу скромность,

— добавил я.

— Двадцать лет? — переспросил Конструктор. — Неужели двадцать лет? Мне кажется, что все это было совсем недавно… Двадцать лет… Ну, хорошо… Вы помните громоздкую организацию подготовь полетов в то время? Она приводила к тому, что Генеральный конструктор, помимо своей основное работы, должен был заниматься еще кучей вопросов, начиная с обеспечения жизнедеятельности биологического комплекса корабля и кончая вычислительной техникой. Больше всего хлопот мне доставляла бортовая аппаратура. Обеспечение безопасности дальних рейсов упиралось в отсутствие достаточно компактных и надежных решающих устройств. Чем дальше летали наши корабли, тем жестче были требования к весу и габаритам всего что они на себе несли. В конце концов дело дошло до того, что я был вынужден объявить открытый конкурс на бортовую вычислительную машину. Мы получили больше трехсот проектов, но все это было не то…

Однажды, сидя в кабинете, я услышал громкую перебранку в приемной. Спустя несколько минут в кабинет вошла моя секретарша. Щеки ее пылали, грудь высоко вздымалась, голос дрожал, ну, словом классический персонаж греческой трагедии. Она плюхнулась на стул и, закрыв глаза, пробормотала:

— С вами требует свидания какой-то… какая-то… какое-то существо.

Действительно, в дверях стояло нечто такое, что трудно поддавалось классификации.

Это существо было облачено в выцветшие джинсы, прожженные во многих местах до дыр, клетчатую рубашку и лихо заломленный картуз, из-под которого свисали до глаз рыжие космы. Все это дополнялось пятнистым носом, устремленным в небо, как у ракеты перед стартом, и парой широко открытых глаз цвета морской волны в десятибалльный шторм. Пальцы с черной каймой под ногтями судорожно сжимали большой чемодан из желтой кожи.

Судя по всему, этот экземпляр украшал собой нашу планету уже не менее четырнадцати лет.

Я понял, что мне несдобровать.

— Еще бы! — сказал Космонавт, — Каждый раз перед стартом я извлекаю из самых укромных уголков корабля не меньше десятка таких парнишек. В пять лет они мастерят аккумуляторы из консервных банок, в восемь изобретают реактивный велосипед, в четырнадцать становятся звездоплавателями, а в шестнадцать наводняют редакции журналов проектами перестройки нашей Галактики. Дело в том, что мальчишки всегда…

— Вы ошибаетесь, — перебил Конструктор. — То есть, пожалуй, вы были бы правы, если бы… Видите ли, это был не совсем обычный случай… Дело в том, что сзади из-под картуза еще торчали в разные стороны две тощие косички.

— Н-да… — сказал Космонавт.

— Она уселась, — продолжал Конструктор, — и снисходительно довела до моего сведения, что зовут ее Саша, что всю свою дальнейшую жизнь она намерена посвятить обеспечению космических полетов самой совершенной и самой надежной вычислительной техникой. В подтверждение обоснованности принятого решения из таинственного чемодана был извлечен какой-то гибрид детской гармошки с карманным приемником, и я получил право задать «машине», как она выразилась, самую-самую трудную задачу. Я поинтересовался, в каком она классе, и, примерно определив возможности конструктора, задал задачу на определение экстремальных значений функции. К моему удивлению, гармошка выдала правильный результат.

Теперь нужно было решить, как поделикатнее спровадить это юное дарование.

Для начала я извлек из ящика стола коробку конфет. Она бросила на меня одобрительный взгляд и запустила пятерню в коробку.

Я не могу похвастать большим опытом по воспитанию детей, но лекция, которую я ей прочел, казалась мне тогда шедевром педагогики. Больше часа я ей втолковывал, что каждый, кто желает стать конструктором, должен вооружиться терпением и стараться получить как можно больше знаний, что только в школе… Впрочем, вы сами знаете, какие сентенции преподносятся в подобных случаях. Я уже торжествовал победу, когда она, перебив меня, поинтересовалась, считаю ли я большое терпение и обширные знания обязательными для Генерального конструктора. Я подтвердил это и встал, чтобы проводить ее до двери, но она не проявляла никакого желания расстаться ни с креслом, ни с конфетами. Мне не оставалось ничего другого, как снова сесть. Убедившись, что Генеральные конструкторы действительно обладают большим терпением, она приступила к проверке моих знаний. Вилка ее «машины» была выдернута из розетки, и мне предложили объяснить, почему на клеммах решающего устройства сохранилось напряжение. Я сказал, что схема, вероятно, дублирована на конденсаторах и что, хотя это очень старый способ, применявшийся ранее в переносных радиотелефонах, она сможет у нас в библиотеке найти по этому вопросу много книг.