Владимир Покровский - Метаморфоза

Кривая погони! Да еще с такой спиралью, какую закручиваю я, безо всякой пощады издеваясь над своим организмом. И, заметьте, ребята, - без автоматики! За мной роем несутся убийцы, с перепугу мне кажется, что их куда больше, чем было вначале. Жертва моя делает то, на что я втайне надеялся, - прижимается к крыше высокого дома. Теперь меня может спасти только память рук - помнится, на тренингах я автоматически проделывал такие фокусы, который хочу продемонстрировать.

Во всех окнах сияет свет, свет полыхает вокруг меня в воздухе, сжигаемом методически и с профессиональной бездумностью - кажется чудом, что я до сих пор не напоролся ни на один луч. Но это чудо мне дается с трудом. Я освещен, и все вокруг меня освещено тоже. По немыслимой кривой я опускаюсь к своей жертве, зажав в зубах носовой платок, чтобы не раскрошить их. В следующий раз, клянусь я себе, никогда не выйду на улицу без хорошего скварка или, по крайности, фикс-ружья.

И вот прошла невероятно долгая секунда падения, я на миг расслабляю пальцы, затем с яростью концертного пианиста принимаюсь исполнять на пульте виртуознейшую из воздушных пьес. Я сужаю спираль над крышей, на которой укрылся преследуемый, он приподнимается, чтобы не потерять меня из виду, и тогда я протискиваюсь с диким скрежетом в мизерную щель между брюхом его машины и крышей, бешено при этом крутясь и подскакивая. Хорошая машина "Бисектор". И знающие люди мне говорили, и сам подтвержу.

Противник еще ничего не понял, тут обязателен шок, он, наверное, только еще поднял брови, собираясь удивиться безмерно (факелы света исчезли, в своего нападающие не стали стрелять - это жаль), как его двигатель уже оказался безнадежно испорчен моей изрядно помятой крышей, а я уже выпархиваю из-под него, уже падаю вдоль стены, уже вдоль другой поднимаюсь, мимо сияющих окон и людей, застывших в тревоге и ожидании битва битв! Он еще на крышу медленно спускается, когда рыло моего "Бисектора" появляется с другой стороны и мнет водосток, и он, наверное, вскидывает свой скварк (что-то такое я уловил глазом, какой-то всплеск движения в темном салоне), когда я проскальзываю рядом с ним и легонько толкаю его задним бампером - совсем легонько, но достаточно для того, чтобы столкнуть вниз, и, стремительно набирая скорость, мы мчимся с ним в разные стороны: я к небу, а он к земле. И я совсем не уверен, что его ожидает мягкое приземление.

Хороший спектакль.

Но, друзья мои, гидра зла бессмертна, как всегда. Надо мной уже роятся другие машины. Их теперь не четыре и даже не десять, и похоже, они пристрелялись ко мне: еле удается выдраться из перекрестья многих лучей.

И я устал. Я уже думаю, что пора опускаться, а там будь что будет может быть, все-таки успею выскочить, прежде чем сожгут мой вегикл.

Чувствую, всем телом чувствую приближение последней секунды, внизу ни одного укрытия, ни одной арки, куда можно было бы скользнуть незаметно и переждать, хотя... что там пережидать? Чтобы дать себе передышку, свечкой взмываю в черное небо, опять каким-то чудом, уже и мне непонятным, увернувшись от бокового пучка.

- Очень хорошо. Продержитесь еще чуть-чуть, - раздается рядом знакомый, немножко манерный голос - голос Эриха Фея, стойкого борца за городское спокойствие. И я пьянею от этого голоса.

- Дорогой гранд-капитан, - говорю я.

- Мы восхищаемся вами, Хлодомир, позвольте мне вот так вот, по-дружески...

Он еще что-то говорит, но я уже не слушаю - воздух наполняется нестерпимым визгом полицейской сирены, ей на разные голоса вторят сирена-герольды, что-то непонятное возвещая. Скварк-лучи, устремленные на меня, гаснут как по команде, и преследователи вмиг пропадают. С юга, блистая всеми мыслимыми огнями, приближается ко мне компактный полицейский броневичок.

- Мы скоро встретимся с вами, - говорит тем временем Фей. - Для меня будет счастьем пожать руку такому мастеру, как вы. Кстати, мы так и не нашли Мурурову. Он вам не попадался?

Я смотрю на экран слежения. Странно, думаю я. Мурурова здесь, он, правда, удирает на большой скорости, но он не пропал вместе с моими преследователями (мне тогда и в голову не пришло, моя дорогая, что странно как раз обратное - не его присутствие на экране, а их мгновенное исчезновение). Головокружение, боль в коленях, озноб и сердцебиение. Дискомфортное состояние.

- Во всем этом есть что-то странное, - говорю я, как потом оказывается, вслух.

- И не говорите, друг мой, - сладко соглашается со мной Эрих Фей, энтузиаст городского спокойствия. - Так много странного в этом мире! Вы не поверите, иногда я говорю себе: "Послушай, Эрих..."

А я уже опять не слышу, опять окунаюсь в рутину погони, будь она трижды проклята.

- Вижу Мурурову, иду за ним. Жду вашей помощи.

- Разумеется, разумеется! - слышу словно издалека. - Но я не договорил...

И это ничего, что я недостаточно хорошо знаю последние модели вегиклов, в частности "Бисектор", и не могу потому отключить звук - пусть бормочет себе бравый философствующий капитан - у меня дело.

Дело, правда, не из приятных, даже утомительное. Гнаться за кем-то, от кого-то увертываться... Смерть друга, кстати... Да и был ли он другом-то? Так давно не виделись с ним. Может, за дело его убили, откуда мне знать все тонкости отношений между космополом и местными бонзами, откуда мне знать, кто из них прав, а кто на самом деле заслуживает наказания? Охрана космического спокойствия - это, знаете ли...

Мурурова словно ниточкой связан с моим "Бисектором", я даже удивляться начинаю, почему он не заговорит со мной своим неприятным визгливо-ворчливым голосом, ей-богу, я был бы рад услышать его. Но он молчит.

Зато не молчит взраститель городского спокойствия, один мой знакомый гранд-капитан, но я, как уже говорилось выше, не реагирую. Я перевожу погоню на автоматику - когда дело надоедает, ей как-то больше хочется доверять.

Мне просто необходимо собраться с силами и прийти в себя, больше-то вроде некуда мне податься. Ох, как я устал, дорогая! Что-то не в порядке и вокруг меня, и со мной тоже, все делают что-то не так, и я что-то не так делаю или как-то не так воспринимаю то, как они делают это свое что-то. Один мой знакомый преступник, никогда не знал, что он там преступил, да и не хотел знать никогда, он просто для меня хороший человек был, ничего дурного не сделал, хотя и пренеприятнейший, с другой стороны, тип, это я признаю, куда деваться, просто я той другой стороны не знал совершенно, а так, ощущал интуитивными частями своей натуры (иногда он делал все правильно, но нехорошо, а иногда удивительно хорошо, но наперекор всем моим представлениям о морали, хотя у меня самого о ней никаких представлений нет и не было никогда), - так вот, этот преступник любил говаривать мне: мол, я больной человек, я потерял чувство разницы между добром и злом. Это он про себя. Старое, знаете ли, хорошо выдержанное, давно перебродившее выражение, вот и отец мой любил его повторять, а все как только сегодня его придумали. У меня ощущение этой грани тоже смазано, дорогая, я ведь только тебя и люблю, только тобой, можно сказать, дышу, я соскучился по тебе смертно и ужасно переживаю невозможность с тобой увидеться, и то, что причиной нашего - да! - разрыва внезапно стал именно я, к тому же причиной, совершенно тебе неясной, а потому одновременно оскорбительной и обнадеживающей - я это хорошо понимаю, - собственно, для прояснения той причины я и затеял такую длинную, такую нелепую повесть, ты уж меня извини; и то, повторяю, что причиной разлуки стал я, полностью поражает меня тяжелейшим чувством вины, а тебя, моя дорогая, единственная и неповторимая, невозможная любовь моя, ставит на пьедестал, недосягаемый ни для кого, делает тебя лишенной всех недостатков, идеалом, о котором можно только мечтать, хотя я прекра-а-асно знаю, уж кому-кому знать, как не мне, что на самом деле ты собой представляешь и на какие фортели ты способна, но это где-то там, в стороне от твоего пьедестала, как бы и не о тебе вовсе, потому что ты идеал, видите ли, я так переживаю нашу разлуку, что и дня не проходит без резкого приступа боли душевной - знаешь, так, что взвыть хочется или физиономию исказить, или понепотребнее выразиться, и кажется мне, что я ноги бы твои сейчас целовал и следы ног на земле, в грязи, в отбросах человеческих, с радостью целовал бы тоже, хотя доведись встретиться нам, вряд ли бы я стал тебя таким занятием удивлять, эпатировать и шокировать... Я сбился немного, но я помню, о чем говорю, я говорю о том, что в тот момент второго начала погони я дурно себя чувствовал и как никогда мечтал остаться один... и, помнится, подумать о тебе тогда мне хотелось, хоть и не с такой силой, ведь тогда-то все у нас с тобой хорошо было, и разлука наша обычной тогда казалась и временной, так что я даже удивляюсь, с чего бы это я тогда о тебе вспомнил, будто у меня серьезней в тот момент и дел не было, но не дали, не дали мне тогда отключиться от действительного течения жизни - Фей что-то там такое благостное бубнил, пульт взывал о моем согласии переключить режим погони за Муруровой, и броневичок что-то уж больно настойчиво за мной следовал я-то думал сначала, что там гранд-капитан, но потом понял, что нет его там, что он далеко, судя по его бормотанию. Я и тогда особенно не удивился - городской спок не дремлет, хочет разобраться, ничего странного.