Далия Трускиновская - Маршрут Оккама

— Есть еще и петли, — добавил Фоменко. — Это когда в один прокол входят прямотекущее и обратное время. Вот как раз в Версале — петля. Можно войти в восемнадцатый век, примерно в семидесятые годы, и выйти обратно в своем времени час спустя. Но с ними — темное дело. То появляются, то пропадают.

Машка собиралась в свадебное путешествие повезти меня в Париж и показать Лувр с Версалем. Сейчас я понял, что мы поедем в какую-нибудь другую сторону.

— Теория замечательная, — сказал я. — Ну а доказательства есть?

— Вот доказательство, — тут Вовчик ткнул пальцем в таз с трубками. — Я же сказал — модель действующая. Только бочку я зря сюда припер. Она нужного напора не дает, пришлось насос установить.

— Какой насос? — я почему-то первым делом подумал о потоках времени, а перекачка их при помощи насоса — как раз то, до чего вот-вот додумаются мои трое безумцев.

— Обыкновенный, водяной. Вот мы сейчас включим модель, из трубок пойдет вода, из толстых струя будет толще, из тонких — тоньше — заворковал бывший бармен, — и на струи мы положим пространство…

Он достал из-за дивана полупрозрачный рулончик из какого-то пластика, весь в больших и маленьких дырках.

— Да я все понял!

— Точно понял?

— Ну да! Чтоб мне сдохнуть!

— А вот теперь, когда вы поняли основной принцип, мы можем поговорить и об экспедиции, — спокойно и весомо произнес Фоменко. И я вспомнил, зачем сюда, собственно, явился. Убегать сломя голову я уже не имел права.

Если эти трое безумцев считают свою теорию достаточным обоснованием для спонсорской помощи… Ну и ладно! Буду четвертым. Тем более, что это единственный шанс.

— Охотно.

— Ближайший прокол у нас на Семеновских болотах. Там пятно белого тумана.

— А что, бывают другие?

— Бывают, — веско сказал бывший бармен. — Есть еще багровый туман. Но у нас ближайшее — белое.

— Это куда кидали консервную банку? — вспомнил я.

— Мы отвезем вас на Семеновские болота и покажем, как это все выглядит. Чтобы вы поняли — это не бред, не шизофрения, не галлюцинации… очевидно, Фоменко в роли Новодевичьего наслушался довольно конкретных диагнозов. Особенно любят их ставить старые кандидаты и доктора наук, выросшие на марксизме-ленинизме и научном атеизме.

— Хорошо, едем. Как насчет завтрашнего дня?

— Да ты хоть представляешь себе, где эти болота?! — вдруг завопил бывший бармен.

— Понятия не имею. Но транспорт я беру на себя. Вы только скажите, где тут у вас можно заказать микроавтобус.

— Заказать?.. Микроавтобус?..

Я понял, что и без проекта «Янус» провалился в недалекое прошлое.

В конце концов договорились ехать на старом, но вполне надежном «газике», но не завтра, а послезавтра, в субботу, это для всех удобнее. Мне растолковали, где на базаре продаются резиновые сапоги. И, условившись о месте встречи, я покинул этот невероятный чердак.

Машка спала. Я разбудил ее, рассказал про действующую модель мироздания и велел собираться на рынок за резиновыми сапогами. Она очень развеселилась — такой обуви у нее еще не было.

— Машка, помнишь, мы видик смотрели, французский? — спросил я. — Старый такой, девяностых, что ли, годов? Там играл такой здоровый дядька, он тогда был во Франции звездой первой величины.

— Это имеет отношение к маршрутам? — удивилась она.

— Самое прямое.

— Жерар Депардье.

— Тогда можешь радоваться. Одним из участников экспедиции будет Жерар Депардье.

— А он еще жив?

— Жив, жив! — боясь сверзиться в истерику, заорал я. — Еще как жив! Он действующую модель времени и пространства построил! Не оскудела талантами земля русская!..

По-моему, в этот миг Машка впервые задумалась о целесообразности нашего брака…

Убогий философ, что спал в сарае при мельнице, сон имел чуткий. К тому же у него, как у многих мужчин, успевших повоевать и выбравших для себя опасный образ жизни, была неплохо развита интуиция. Поэтому он проснулся за долю секунды до того, как услышал первый выстрел.

Ни удивления, ни тем более страха далекая перестрелка в нем не вызвала. Похоже, он к такому был готов.

Быстро поднявшись, философ сунул свой замотанный в серое полотенце ящик за стреху, а из сена вытащил странную одежонку. Это был длинный жилет, оснащенный множеством карманов. Некоторые были пусты — те, что предназначались для автоматных рожков и обойм с патронами, и карман на спине для противотанковой гранаты. Но кинжал слева у плеча имелся, бинокль спереди и фонарик в правом кармане — тоже. Нож, снабженный патроном для одного выстрела, который пристегивается к левой голени, отсутствовал, однако саперная лопатка в аккуратном чехольчике была пристегнута к поясу, оставалось только надеть этот пояс поверх холщовых портов и рубахи. Затем из сена были добыты крепкие башмаки, в которых сидеть на паперти как-то неприлично, однако разбираться с перестрелкой в самый раз. И, наконец, философ влез в жилет и несколько раз подпрыгнул — убедиться, что снаряжение не звякает. Все это он проделал неторопливо, с какой-то явно привычной и отработанной скоростью.

Между тем смолкшая было стрельба возобновилась.

Философ вышел из сарая. К нему подбежал пес мельника, заглянул в глаза, словно любопытствуя — что означает такая ночная боевая готовность. Философ потрепал пса по шее и сперва пошел, ускоряя шаг, а потом и вовсе побежал тем экономным бегом, который рассчитан бывает на десяток верст, не менее.

Бежать ночью даже по открытой местности — малоприятная задача, в лесу же и вовсе было темно, как у язычника в желудке, поэтому философ, плюнув на условности, достал фонарик. У него были основания полагать, что господа, затеявшие стрельбу, вряд ли лупят из пистолей и мушкетов, а скорее всего их табельным оружием служат родные «макары».

Но недолго пользовался он фонариком — прыгнув в сторону, за куст, он нажал кнопку, вернул в лес тьму кромешную и затаился. Кто-то спешил к нему, торопясь и спотыкаясь. Выстрел грохнул совсем рядом — бегущий, видать, отстреливался. И другой прозвучал чуть подальше — надо полагать, погоня пробовала бить на звук.

— Вот же сволочи, — пробормотал философ и достал свое оружие. Это был не мощный ПМ, а его младший братец ИЖ-71, который зовется почему-то «гражданским вариантом». Патрон у него на миллиметр короче, но бой более точный, а именно этот экземпляр был родной, собственноручно пристрелянный. Большим пальцем философ опустил предохранитель, а указательным дожал спусковой крючок до самого не могу.

Тот, кто, спотыкаясь, молча чесал по лесу, наконец шлепнулся. И, видать, хорошо приложился к старому корню, торчащему из утоптанной земли вершка на два. Бедолага прямо зарычал, попробовал вскочить на ноги, но грохнулся на колено.