Далия Трускиновская - Деревянная грамота

- Точно!

Уже не понять было, кто высказал эту мысль, может, и двое сразу.

- И с чего мы взяли, что парнишка непременно при печатне кормился? спросил Богдаш. - Может, тот еретик Арсений нарочно кого из своих попросил сына или внука привести, чтобы с грамотой послать?

- Стало быть, родитель тот уже давно сынка ищет! - догадался Тимофей.

- Не хотел бы я сына в избе Земского приказа найти... - Семейка даже поежился.

- Сперва по родне, по знакомцам побегает, а потом добрые люди надоумят и до Земского приказа дойти... - Тимофей тоже пригорюнился. - Ох, грехи наши тяжкие... Знать бы, как парнишку кличут, - панихидку бы велел отслужить, ей-Богу!

- Ты, гляжу, уж и начал! - одернул его безжалостный Желвак. - Рано или поздно кто-то за парнишкой в Земский приказ явится, и тому человеку тело отдадут. Так надобно пойти в избу, где мертвые тела выставляют, и сказать смотрителю...

- Нет, - прервал Семейка. - Коли нас, конюхов, там увидят и услышат, как мы вопросы задаем, то сразу станет ясно, откуда ветер дует - из Приказа тайных дел! А вот подослать кого не мешало бы.

- А кого? - Богдаш почесал в затылке. - Наши-то знакомцы сплошь кремлевские. Придет, скажем, истопник Ивашка, а его и опознают, и подумают - что бы сие значило? В Верху, что ли, о парнишке знать хотят? Нельзя!

- А твою бабу? - предложил Данила. - Ты ж говорил, что нашел себе одну, чисто ходит и лицом хороша, у бояр служит. Пусть бы она пришла племянник, что ли, у нее пропал или крестник?

Богдаш как-то настороженно поглядел на Данилу.

- Дура она у меня, - признался, подозрительно долго перед тем думав. Все перепутает.

- За бабами это водится, - подтвердил Тимофей.

- Не за всеми! - возразил Данила.

Девки с Неглинки, с которыми он невольно свел знакомство и дружбу, были шалавы, но не такие уж дуры.

- А ты что, берешься умную сыскать? - полюбопытствовал Желвак. - Ну, Бог в помощь...

Он так это язвительно сказал, что Тимофей засмеялся, а кроткий Семейка, сторонившийся подобных бесед, улыбнулся.

- А что, и сыщу. Уговорюсь - добежит до избы, скажет, что братец пропал, расспросит...

- И выдаст тебя первым делом!

- Не выдаст!

- А кто такова? - Богдаш прищурился. - Не с Неглинки ли?

- А коли и так?

- Твоя, что ли?

Конюхи переглянулись. По всему было видно - не полюбилась им Федосьица.

- Да я ее полгода уж не видел, - честно сказал Данила. - Другая девка есть. Коли ей две или три деньги дать - и пойдет, и расспросит как надобно.

- Ну, денег нам Башмаков выдал достаточно, и как раз на такие нужды, заметил Семейка. - Завтра с утра сможешь свою девку подослать?

- С утра-то как раз и смогу!

Спозаранку Данила, лба не перекрестив, побежал в баню. В ту всем добрым людям известную, на Москве-реке, напротив Китай-города, куда нанялась служить Авдотьица.

Уходя с Неглинки, она решила - коли не полюбится служба, так можно и вернуться обратно. Служба полюбилась, хотя нанялась Авдотьица в самое горячее время, летом, когда печи в избах и домовые бани каждый день топить не велено, так что вся надежда - на общественную мыльню. Зимой же многие своими баньками обходились, хотя к хорошей девке-растиральщице все равно хаживали.

Топить печи и водогрейные очаги начинали с ночи, а ранним утром в бане было пусто - не такое место, куда чуть свет понесешься. Данила отыскал Авдотьицу на дворе, где она с другими девками носила воду.

- Бог в помощь! - сказал, кланяясь, и поманил пальцем - отойдем, мол, дельце есть.

Авдотьица кивнула, донесла коромысло с липовыми ведрышками до сеней и вернулась уже со свободными руками.

- Как нога-то? - спросила.

Когда Голован приласкал Данилу копытом, как раз сюда и потащили его товарищи лечиться. Сама Авдотьица править такие ушибы еще не умели и позвала лучшую из бабок, обретавшихся при бане и неплохо тут кормившихся. И сама заглянула в угол, где бабка растирала Данилу, убедиться, что все ладно. Данила застыдился - он все еще неловко себя чувствовал в толпе голого народу обоего пола, но Авдотьицу такие глупости уже не беспокоили.

- Хожу потихоньку. А ты тут как?

- Да тоже, с Божьей помощью, потихоньку.

Девка смотрела на него, рослого парня, сверху вниз, а он на нее снизу вверх и с восхищением. Не у всякого мужика такая стать, такие широкие плечи, как у этой Авдотьицы, хотя сама она от этого тайно мучится. И среди зазорных девок оказалась, видать, лишь потому, что на такой нешуточный рост жениха не нашлось...

- Две деньги заработать хочешь?

- А три? - сразу спросила она.

Данила усмехнулся - не иначе, вздумала на приданое копить.

- Можно и три, - согласился он. - Сейчас, пока ты еще одета, беги на Красную площадь. Где Земский приказ - знаешь? Так к той избе, куда мертвые тела свозят для опознания.

- И чье же мне тельце-то опознавать?

Улыбка у нее была замечательная, белозубая, и румянец некупленный, и глаза ясные, и коса знатная, Убрать бы пол-аршина лишнего роста - и любой под венец поведет. Да вот незадача - убрать нечем...

- Лежит там парнишка лет десяти или чуть поболее... - Данила призадумался, вспоминая, что было в тех столбцах, которые Семейка понес возвращать в Приказ тайных дел. - Шубейка на нем коричневым сукном крыта, сапоги желтые, волосом рус. Ты приди, будто братца или племянника ищешь, вторую ночь дома не ночевал, мать его поругай - мол, плохо за сыном следила. И про того парнишку поспрашивай - недавно, видать, принесли, еще родные не спохватились.

- А коли его там не будет?

- Ну, ты ж разумница, не мне тебя учить! Ты у смотрителя разузнай коли детей мертвых приносят, как розыск идет, как родителей ищут? И тут же назад!

- А где ты меня ждать будешь с четырьмя деньгами?

Данила крякнул и усмехнулся.

Нахальная девка ему все же нравилась - хотя о том, чтобы по крайней мере поцеловать ее, он и не помышлял.

- У самых Никольских ворот. Там народу много - я и замешаюсь...

- Ну, гляди...

И вроде никаких вопросов не задала сперва - сразу, без рассуждений, сбегала куда надо, отпросилась ненадолго. И потом, как по льду переходили Москву-реку, тоже о незначительном толковала - о Феклице, о будущей Масленице, о банных своих делах. Данила все беспокоился - не заведет ли речь о подружке Федосьице? А пуще того - не вспомнит ли о Настасье?..

Что-то, видать, Авдотьица чуяла! Что о Федосьице молчала - так ведь знала, что у подружки с Данилой размолвка, и чужому в такие дела встревать не след. А вот как она догадалась о Настасье ни слова не вымолвить?

И хотелось Даниле услышать про чернокосую гудошницу, и боялся выдать себя...

Уже когда на Красную площадь входили, а там как раз торг разгорался, в великом шуме и гаме спросила Авдотьица:

- А что, парнишечка-то, видать, убитый?