Наталья Баранова - Игры с судьбой. Книга первая

— Я не всегда жил на Раст-Танхам, — огрызнулся юнец.

Да-Деган медленно опустился в кресло. Смотрел, не сводя пронзительного серо — голубого взгляда с юного, волевого лица.

Пайше! Русые кудри, правильные, неброские черты — прямой нос, глубокие глаза, темные, птичьими крылами развернувшиеся брови с легким изломом. Высокие скулы. На щеках яркий загар, словно его кожу ласкало дыхание десятков звезд, и каждая оставляла на память свой след.

Да-Деган покачал головой. Дергало зубной болью нечто смутно знакомое. Близкое и чужое. Словно ребус, который он обязан решить. Догадка сверкнула молнией средь полного мрака, осветив путь.

— Я не знал, что Рэй учился у Стратегов, — проговорил Дагги глухо. — Да если б и знал…. Что теперь толку?

Он, вздохнув, прикрыл глаза. Что толку, что когда-то он сам учился у них? Что толку, что когда-то были ему открыты сотни миров и сотни планет? Что толку, что его следы остались на песках времени, запечатлевшись, словно на камне? Прошлого не вернешь, минувшее не перепишешь набело.

Что вспоминать все былые заслуги и подвиги, если не сумел сделать самого главного? Что в них утешения, если Рэну, любимую Рэну, в спячке упустил? А с тем потерял и Рэя. И не только Рэя — их всех. Всю великолепную четверку, сиявшую ему, вернувшую в его жизнь любовь и смысл. Рэй. Илант. Лия. Иридэ.

И можно только волком выть на холодную луну. Потому что как когда-то давно — он один, и лишен смысла каждый шаг. Только желание мести еще раздувает искры былого костра, не давая замерзнуть изнутри.

Месть! Сладкое, горькое блюдо!!! Когда иссякает умение прощать, она способна дарить жизни вкус. Пусть и немыслимую горечь! Но хоть какой-то вкус.

И бьют током воспоминания. Юный-юный обманный лик, глаза как черные дыры — Анамгимар. "Тебе обязательно надо было разозлить его, Дагги?"

Но разве волен он в своем прошлом, в своих желаниях и чувствах? Разве не продал бы он развалин кому-то другому? Зачем цепляться слабыми руками за то, что не вернуть? В минувшем будущего нет. Но менять память на деньги демона — святотатство. Разве не знал он зачем тому руины?

Нет. Не знал. Лишь заглянув в холодные глаза воплощения расчета, и вспомнил, и постиг, и понял, что существуют грани, в которые биться можно. Которые нельзя разбить. И нельзя упустить улыбку Фортуны, отдав охранный знак в цепкие жадные руки.

— Сдашь меня? — спокойно спросил мальчишка. — Анамгимар платит за каждую голову Стратега.

— Да много ли стоит твоя голова?! — воскликнул Да-Деган, глядя в глаза юноши. Хотелось смеяться, только и смех иссяк, как когда-то слезы. Был только душивший его, жаркий гнев. — И за кого ты принимаешь меня? За профессионального шулера-игрока? За подлеца Анамгимара? Уж если я не продал ему руин за приличные деньги, неужели думаешь, что польщусь на гроши?

— Рэй говорил, что ты не жалуешь Стратегов.

— Не жалую, — отозвался Да-Деган. — Но это мое, личное. И уж я пока еще не дошел до такого отчаяния — продавать своих! Лигийцев — Ангамгимару. Это ж надо придумать такое! Чудак….

Чудак! А на губах вкус горечи. Вкус тлена. И пропадает желание потешаться — стоит лишь внимательно посмотреть на юнца. Нет, не умеет он держать своих чувств в узде! Не может скрыть волнения и напряженности. И шумного яркого дыхания не может унять. Что ж, умение играть приходит с опытом.

Поднявшись, Да-Деган подошел к юноше. Заглянул в глаза. Старый дар не ушел, не исчез. Когда-то он умел успокоить лишь взглядом. Здесь — с трудом, но заставил поверить. Точеная ладонь легла на плечо Пайше, тонкие пальцы чуть сжали мышцы, и холодная пустота у сердца шевельнулась, уступая место росточку тепла.

Ну, кто виноват, что потребность покровительствовать и помогать, так сильна? Ну, кто виноват, что хотелось тепла! Так хотелось тепла — восхищенного взгляда, признательности, доверия?

Был бы жив Рэй — он бы понял. Илант так и не смог. Есть вещи, которые для кого-то навек останутся непостижимы. Не каждый одаренный музыкант способен постичь суть межпространственного прыжка. Маловато он знал пилотов, умевших сочинять музыку. Каждому — свое. Умение понимать другого как себя — дар редкий, у одного на миллиард и общие гены тут не при чем.

— Ладно, — заметил Да-Деган, — проехали. На дураков я не сержусь, Пайше. Только стыдно быть дураком Стратегу. И я ничего не скажу Гаю. Если только…

И вопросительно вскинулись брови — крылья, и хитреца на дне глаз. Обсчитывает, думает, какое же условие поставит ему Дагги. Что ж, Пайше, молодец, умничка, только ничего — то мне особенного не нужно….

— Убеди его в моей лояльности, а? Он мне не верит.

— Сколько лет тебе, Дагги? А выглядишь как мальчишка…. Не старше меня.

Усмешка в двух словах. И все ясно и все сказано. И не будет он никого ни в чем убеждать. Хуже б только не сделал. Значит, надежда осталась только на Хаттами. И вопрос, раскаленным гвоздем пронзивший висок — узнает ли тот.

Впрочем, события, что подружили их — забыть нельзя.

Вздохнув, Да-Деган покачал головой. Ярким жаром горели щеки. Эмоции — как в кипящем котле вулкана. Забыть бы! Все забыть! Ничего не помнить. Ничего не знать…

Да только, разве вернешься в былое?

Усмехнувшись, Да-Деган отошел от Пайше.

"Сколько тебе лет, Дагги?"

А много, малыш, много…. Как минимум, на пятьдесят лет больше, чем отразилось на лице. И взрослый сын, и внуки… внучка, которой не приведи судьба узнать, что он ее дед. Много, малыш, ведь во краткие дни вместилось больше, чем некоторые проживают за десяток лет.

И разорвать бы эту нелепую маску в клочья! Но как жить без маски? Кто б его научил…. Да и боязно, страшно, подставлять холодному ветру оголенные веточки скрученных нервов, голую кожу.

Закрыть глаза…. Сбежать! От себя сбежать, от насмешницы судьбы! Бросить карточный веер на стол.

Но у кого хватит сил доиграть партию? Не у этого ж салажонка, зеленого, задиристого парня? Нет, таких сил нет ни у кого. И лишь ему одному порой судьба позволяет вырывать из своих рук призы. Дорогие призы. Потому, что он ее развлекает. Потому, что она его любит. Но, любя испытывает так, что кости трещат от напряжения натянутых нервов.

Ударил по ушам странный звук — так звучит скованный неземным морозом воздух, опускаясь на землю, звенит на пределе слуха, пронзительно вибрируя. То заработал прыжковый двигатель, деструктируя континуум, претворяя нечто в ничто. Липкой рукой залез за воротник страх, касаясь мокрой рукою лопаток.

Качнулась реальность, разрывая надвое ткань бытия. Свет и тьма — смешались. И поменявшись меж собою не раз, в пронзительном кружении пролетели перед внутренним взором десятки дней, мгновений, лиц.