Александр Тюрин - Проблема №1

Однако далеко дамочка не отбежала. Усевшись на мне сверху, вовсе уже не сопротивлялась, а стала прилежно трудиться, как крестьянка на строгом барине. И, кстати, проявила немало трудолюбия. Потом она слезла и пошла в ванну, я же в своем видении еще ухитрился вздремнуть.

До той поры, пока меня не пнули тапком с острым носком. Хоть и видение, а ощущения неприятные. Еще мешали насморк в носу и першение в горле, живот побаливал и в сортир хотелось… Это в галлюцинации не должно присутствовать. Или получается кошмарнавтика какая-то. А художница стоит передо мной почему-то с очень злобным выражением лица. Хорек по сравнению с ней просто дирижер Спиваков.

– Восемь лет тебе, подонок, восемь лет петушествовать будешь в зоне.

Вот так влип. Ну, стервь. Грохнуть ее что ли? Но я ж никого еще не убивал, даже не стукнул как следует. Если не считать моих видений. Или это не видения были вовсе? А не сесть ли нам как-нибудь за стол переговоров?

– Извини, я не хотел тебя обидеть-оскорбить. Все наоборот. Может, нам как-нибудь уладить это дело полюбовно.

– И не надейся, зверь, твои полюбовные дела я уже испытала.

– А пятьдесят «штук» не устроят ли тебя, Любовь? Пятьдесят ведь кого угодно устроят.

– Ничтожный тип-козел-свинья, неужели ты думаешь, что мое унижение оценивается в какие-то пятьдесят убогих советских «штук». Тем более и в милицию я уже позвонила.

Через два часа, дрянь-мерзавец-зараза, ты должен мне выложить двести «штук». Тогда я тебя прощу. Менты появятся минут через семь, и я скажу им, что от потрясения забыла твои приметы, кто ты и откуда. Но если ты, падло-урод-скотина, захочешь схохмить и не рассчитаешь, я быстренько все вспомню. А теперь кругом, марш!

Я, похватав свои вещи и бумаги, скатился с лестницы, как Тунгусский метеорит, едрить его налево.

Когда я схватил эти двести «штук» трясущимися руками и помчался к подлюке-стерве-Любке, плохо мне было. Так хреново, что даже полегчало. Глаза, а затем мозги заволокло мутью, отчего я слегка впал в прострацию. Поэтому не сразу понял, что около Любиного подъезда собралась толпа. Подчиняясь роевому инстинкту, стал протискиваться, напирать и неожиданно вник в суть скопления народа. Интерес толпы был возбужден тем, что женщина покинула квартиру на восьмом этаже через окно кухни. Восьмой этаж - Любин этаж! Я проник еще дальше в бухтящую людскую гущу и пустил взгляд из-под чьей-то мышки. Лицо у трупа я не разглядел. И правильно - там мало что осталось. Но волосы, платье, отлетевшие туфли - все принадлежало художнице.

200000 уже больше не пригодятся Любе, мне же пора сматываться отсюда. Потому что автор очередного злодейства, а именно доктор-душегубец, скорее всего, где-то рядом и, возможно, сопит мне сейчас в затылок. Он, как верный вассал, сохраняет мои денежки в целости лишь потому, что однажды собирается прийти, сгрести все и опустить занавес. Он опасен. А я нет. Судя по свиданию с художницей, накуролесить я, пожалуй, могу, но насчет мокрухи слабоват.

Удар может быть пропущен в любой момент, мои натянутые нервы звенят, чуть ли не лопаются, и только поезд принесет мне облегчение.

5.

Всё время, оставшееся до отъезда, я таился по темным углам, как змея подколодная и таракан запечный. На звонки не отвечал, к двери ближе чем на три метра не подходил. Спал с топором, мылся в хоккейном шлеме, в туалет ходил с самодельным копьем. На вокзал ехал на попутном грузовике с двумя складными ножами в карманах.

И вот, наконец, я в поезде. Спальном вагоне, двухместном купе. В компании с упитанным пожилым дядькой, у которого щеки чуть ли не на плечах болтаются. В Бологом его не станет. И тогда надо снова быть начеку и на взводе. А пока я из купе никуда - перед поездкой целый день тщательно сторонился пива и даже чая, чтобы затем не потянуло в вагонный сортир.

Через полчасика, когда проводник заглянул в билеты и выдал сырое бельишко, я был готов к сновидениям. Расчленил влажную кучку, расстелил и случайно скользнул взглядом по дядьке.

Вначале показалось, что померещилось. А потом. Боже ж мой!

Передо мной сидел доктор Лапеко, который выложил на столик накладной нос, «лысый» парик, защечные прокладки и чему-то радовался. Потом еще показал мои складные ножи, и тогда его улыбка доплыла до ушей. Можно, конечно, сейчас рвануть по проходу с воем: «Рятуйте, люди добры».

Но, во-первых, проклятый доктор запросто опередит меня, прыснув газом или просто ударив для «иммобилизации» по затылку. А во-вторых, как я стану доказывать проводнику вредность своего попутчика? Изменением его физиономии? Только вот когда полутрезвый проводник наши билеты проверял, разглядывать какую-либо рожу он и не собирался. Он и так стошнить боялся.

– Ну как самочувствие, больной? - поинтересовался доктор Лапеко.

– Что ж вы раньше-то не спросили про самочувствие, когда я только в поезд сел? Личину, понимаешьь, чужую напялили. Несолидно.

– Я берег вашу психику, Борис. Даже сейчас вы имеете довольно бледный вид.

– Слушайте, доктор, или как вас там, пропишите мне витамины и отойдите от поезда. Именно ваше присутствие портит мою нервную систему.

– А то, что надо вернуть денежки за три лишние ампулы, вас не беспокоит, больной?

– Пожалуй, вы могли бы, неуважаемый айболит, забрать вашу отраву в самый первый день, хоть три ампулы, хоть все тринадцать.

– Но они же, Борис, принесли вам столько пользы. Четыреста «штук» в подарок получить - от нашего стола вашему! Неблагодарный вы. Остается вам только повторить слова вождя: «Благодарность - собачье чувство». А не боитесь, что потом стыдно будет?.. Я же могу спасти вас от неизбывного стыда. Надо только уплатить за три лишние ампулы двести тысяч. Мне по силам было просто изъять эту наличность у вас, например, возле Любашиного дома, но я ведь стремлюсь к идеалу.

– Хороший у вас идеал, полезный - половина собранной чужими руками суммы!

– Именно что половина, именно что моими руками. Я реализую свое право на справедливое вознаграждение.

Половину хочет взять, гад. И дело мое издательское порушить, и превратить меня в соучастника. Надо бы потянуть время.

– Вы лучше, доктор, скажите, как узнавали обстоятельства моих поездок. В первый раз вы позвонили и случайно для себя услышали мое ценное бормотание? Угадал ведь я. А во второй и третий раз?

– Точно так же. Звонил в нужный момент. Вы, прежде чем сделать инъекцию, задергивали шторы - я же все видел, не сходя с кресла. Ваши мозги были так чудесно расторможены благодаря сцеволину. Вы были по-настоящему раскрепощенной личностью… Кстати, чтобы помочь вам разобраться с Любой, я унизился до заурядной слежки - хотелось оградить вас от превратностей судьбы. Ладно, давайте делиться. Ведь я сейчас проявляю лучшие гражданские свойства: стремление к равенству и социальной справедливости.