Владимир Савченко - За перевалом

Безволосые уводили время от времени соплеменников: самцов, самок, детенышей — но не убивали, боялись! Те возвращались невредимые, но злые, напуганные. И никогда не умели объяснить, что с ними было. И его они не раз заманивали в свои блестящие западни с ярким светом. Но он, Великий Эхху, благодаря хитрости и силе своей всегда освобождался. Уйдет и теперь! Он знает это, верит в себя, не боится их. Пусть они его боятся, уаыа!

Вождь рванулся, завизжал: проклятое дерево держало крепко!

— Узнаёшь?

Они находились на галерее лабораторного зала: Эоли у перил, Берн в глубине. Здесь были приборы, экраны, клавишные пульты. Берн зачарованно смотрел вниз, на дикаря в кресле: как было не узнать эти разбухшие на пол-лица челюсти, заросший шерстью нос с вывернутыми ноздрями, глазки в кровяных белках. Как было забыть эти лапы, мускулистость которых не скрывала рыжая шерсть, — лапы, занесшие над ним дубину! Сейчас они покоились в зажимах-подлокотниках.

— Что вы собираетесь с ним делать?

— Проникать в душу и читать мысли. А если проще, то наблюдать представления, которые возникнут в его мозгу от сильных впечатлений, выделять из них что поинтереснее. Вот, скажем, раздражитель номер один — «Гроза в лесу»… — Эоли нажал клавишу на пульте.

В «пещере» Безволосых вдруг наступила ночь. Или это налетела туча? Впереди, во тьме, теплилась красная точка. Уголек? Глаз зверя?.. Она притягивала внимание Эхху. Безволосого не видно, но он здесь.

Вдруг полыхнул голубой Небесный Огонь, зарычал Небесный Гнев. Снова Огонь и еще громче Гнев. Вождь съежился. Налетел ветер, понес листья, пыль, ветки. Застонало и ухнуло сломанное дерево. Хлынула струями вода. Красная точка вспыхивала в такт Небесному Огню и грохоту Гнева.

…Гроза была на славу, Берн забыл, что он в лаборатории: дождь полосовал отсек с дикарем, струи серебрились в свете молний.

Овальный экран возле пульта показывал зыбкие, пляшущие картины: кроны деревьев, синие тучи, ветвистые разряды раскалывают их, освещают мокрые стволы, скорчившихся дикарей.

В лесу Великий Эхху боялся бы Небесного Гнева по-настоящему и спасался бы по-настоящему. Но здесь не то, это не Небо.

Картины на экране сменились беспорядочными бликами.

— Нет, не то. — Эоли выключил имитацию. — К этому он привык, не впервой… «Обратное зрение», — ответил он на немой вопрос Берна. — Наши каналы информации — зрение, в частности, — не целиком однонаправленны; какая-то часть ее течет по ним и обратно. За выражениями типа «Он прочел ответ в ее глазах» всегда что-то есть. Мысли, переживания и ощущения незрительного плана выдают нервные импульсы, пусть очень слабые, и в зрительных участках мозга. Оттуда они попадают в сетчатку и слегка, чуть-чуть возбуждают ее в далекой инфракрасной области. Мы посылаем красный блик, приковывающий внимание, затем импульсы выразительных впечатлений — и можем, усилив и очистив от помех, прочесть ассоциативный ответ в чужих глазах. Вот ты и увидел, что творилось в мозгу эхху от нашей «грозы». Ничего особенного там не творилось… — Эоли вздохнул.

— А что ты рассчитывал увидеть особенное?

— Что?.. Что-то, позволяющее уяснить, почему они стали иными. Эхху меняются в последних поколениях. В общих чертах понятно: изменения климата, потепление и увлажнение, из-за чего гуманоидные обезьяны распространились в новых местах, межвидовые скрещивания горилл, шимпанзе и орангутангов… да и наши био— и психологические исследования — все это влияет, расшатывает их наследственность. Но в какую сторону они меняются? Раньше это были веселые и покорные твари, для них высшим счастьем было получить от человека лакомство за правильно выполненный тест. А в последние десятилетия отношения между эхху и нами что-то портятся. В лесу около их стойбищ стало опасно показываться в одиночку, да и для лабораторных исследований их так пеленать, — биолог указал вниз, — прежде не приходилось.

Долговязая фигура Эоли моталась вдоль барьера. С одной стороны на него смотрел Берн, с другой, снизу, — настороженный Великий Эхху, от шкуры которого шел пар. Он ждал, что после «грозы» гладкое дерево отпустит его в запутанные норы Безволосых — выбираться на свободу.

— «Обратным зрением» человек может, сосредоточась на глазок считывателя, и без ассоциативных понуканий выдавать, что пожелает: реальную информацию, выдуманные образы, воспоминания… даже идеи. Все, что и так может выразить. Иное дело — эхху. Им надо расколыхать психику, взволновать болото подсознания до глубин. Надо сильное потрясение. Но… какие у нашего мохнатого приятеля возможны движения души, какие потрясения? Грозы не боится, привык. Лишить самки? У него их много. Как я ни мудрил, придумал только одно…

Он замолк, вопросительно глянул на Берна.

— Хм! — Тот понял. — Что ж, правильно. Я бы и сам такое придумал! — и поднялся с места.

— Подожди, переоденься в это, — Эоли протянул профессору его брюки и куртку с пятнами засохшей крови.

5. Первое слово

В пещере Безволосых снова наступила ночь. Только красный зрачок тлел впереди. Великий Эхху затаился, напрягся: что они теперь задумали?

И вдруг из тьмы ясно, будто в солнечный полдень, возник… Тот Безволосый. Тот Что Убегал! Которого Убили!.. Великий вождь заскулил от удивления и страха, стал рваться из объятий державшего его дерева. Как же так?! Он сам первый догнал его. Разбил дубиной череп. Бил, потому что тот убегал. Все били. После такого не живут — превращаются в мясо, в падаль. А Белоголовый Безволосый жив! И он приближается, смотрит, аыуа! А вот другой рядом — такой же! Тоже он?! А за ними еще, еще!..

Засверкали голубые зарницы, зарычал гром — Небесный Гнев. Эоли, манипулируя клавишами на пульте, нагнетал страсти.

…Они все подходят, подступают, смотрят! Они… они сейчас сделают с ним то, что он сделал с Этим. Зачем?! Нельзя! Другие — это другие, а он — это он! Его нельзя! И — он больше не будет!.. Не надо! Не на-адо!!!

— Мыа-мыа-аа!!! — в ужасе завыл дикарь.

Берн не без облегчения удалился от дергавшегося вождя.

— Слушай, — ликующе сказал ему Эоли, когда он поднялся наверх, — он ведь слово произнес! «Мама». На каком языке?

— Мама — на очень многих языках мама.

— Замечательно! — Биолог ткнул пальцем клавишу: зажимы кресла раскрылись.

Великий Эхху плюхнулся на четвереньки и, не поднимаясь, ринулся в темный лаз в углу.

— Будь здоров, голубчик, до встречи! Ты нам здорово помог.

— В лабиринт? — спросил Берн.

— В прямой туннель, на волю, на травку. Он и так хорошо поработал.