Константин Нефедьев - Тайна Алмаза

Крышка, плотно пригнанная, долго не открывалась, но все-таки поддалась. Оба с любопытством наклонились. На дне коробки в мягком темном бархате лежал камень черного цвета.

— Тебе не кажется, Семен, что такая маленькая коробка слишком тяжела?

— Она мне весь карман оттянула, — подтвердил Юнг.

Широких водворил крышку на место и сунул странную находку к себе в карман.

— Семен, ты не сказал, куда вы девали убитого.

— Во дворе был сарай, я его оставил там.

Широких взглянул на часы.

— Сиди здесь и жди меня, — приказал он.

— Куда же вы, Иван Ильич? Неужто туда?

— Обязательно, Семен, туда. Очень жалею, что вчера не принял участия в вашем походе. А ты посмотри за мальцом. О нем еще поговорим.

Юнг вошел в комнату, где находился мальчик.

Петька скинул сорочку и остался в холщовой рубашонке, опорки поставил у дверей.

Юнг присел на табуретку.

— Родители у тебя есть? — спросил он.

В глазах Петьки мелькнула тень.

— Папаня был, а мамки вовсе не было.

— Как это вовсе?

— Не было да и все.

— Ну, а папаня где?

— Нету.

— Убили, что ли?

Петька кивнул головой и отвернулся.

— Дядя Семен, а сколько стоит билет до Москвы?

— До Москвы? А зачем тебе, уехать хочешь?

Петька снова кивнул головой.

— Мне в Питере никак нельзя.

— Куда же ты поедешь, голова бедовая, ведь ты еще пацан? Да и деньги нужны.

Петька улыбнулся.

— Кто его знает, для вас я пацан, а для других, может быть, и не пацан. — Он замялся, явно не желая продолжить разговор.

— Ты, оказывается, парень дошлый. А то, может быть, поживешь? А там я тебя куда-нибудь определю.

— Спасибо, дядя Семен, — голос Петьки дрогнул. — Мне в Питере нельзя. Да и вам тоже некогда со мной возиться. Вы вон царя сшибли, у вас и так забот теперь…

— Нет, Петька, никуда я тебя не пущу, а царя мы сшибли, чтобы вот таким, как ты, легче жилось. Кончится война, в школу пойдешь. Учиться хочешь?

— А я грамотный, дядя Семен.

— Это хорошо, что ты грамоту знаешь, а все-таки учиться тебе нужно.

— Нужно, — согласился Петька. — Только я, дядя Семен, поеду: мне в Питере никак нельзя.

— Да что ты заладил одно — нельзя, да нельзя, а ты возьми да и сделай можно.

По-нашему, по-флотски. Ну?

Петька вздохнул и отрицательно покачал головой.

Юнг задумался. Про себя он уже решил приручить этого мальчугана. Но его озадачило упорство Петьки.

— Ну, скажи мне, почему тебе нужно уехать из Питера? — неуверенно спросил Юнг.

Петька быстро вскинул глаза и сразу же их опустил.

— Нет, дядя Семен, не скажу.

— Значит, со мной ты больше не желаешь иметь знакомства.

Петька подошел к Юнгу и прикоснулся к его плечу.

— Я, может быть, еще не уеду, а только сейчас мне непременно надо уйти.

Он умоляюще посмотрел на Юнга.

Худое, курносое лицо Петьки, покрытое редкими веснушками, выражало такую печаль, что у Юнга невольно сжалось сердце. Он привлек Петьку к себе и крепко прижал…

— Экий ты хороший и чудной… Ну вот что, Петька, коли тебе так нужно уйти, то валяй, а когда вспомнишь меня, приходи. Я тебе завсегда помогу. Обещаешь?

— Обещаю, дядя Семен.

— Ну, а сейчас подожди, придет командир — я тебе кое-что из провизии соображу, да и одежонку бы не мешало сменить. А ну-ка, примерь.

Юнг извлек из-под кушетки сильно поношенные, но еще целые сапоги.

— Это у меня запасные, — пояснил он. — Мне они ни к чему.

Он порылся в углу и протянул Петьке старую тельняшку и сильно порыжевшие суконные клеши.

— Будешь заправский моряк, скидай барахло.

Но Петька заложил руки за спину и сделал шаг назад.

— Спасибо, дядя Семен, я уж как-нибудь в другой раз…

— Да чего ты жалеешь, ну?

Юнг дернул Петьку за пояс, на пол упал и покатился какой-то предмет. Юнг взглянул и ахнул. На полу лежала в точности такая же коробка в черной бумаге, как та, которую он нашел у убитого прошлой ночью.

Юнг протянул руку, чтобы поднять ее, но Петька уже схватил коробку и засунул за пазуху. Лицо его побледнело, глаза засверкали, как два уголька; он отскочил к углу и затравленным зверьком смотрел на Юнга.

«Дела», — подумал Юнг.

Ему ничего не стоило отобрать у Петьки коробку, но в первую минуту он этого не сделал, а сейчас, глядя в эти испуганные мальчишечьи глаза, медлил. В соседней комнате раздался стук, и Юнг вышел, плотно прикрыв за собой дверь. В комнате уже раздевался комиссар Широких, стряхивая с одежды капли дождя.

— Ну и погодка! Кувалдин не приходил?

— Никого не было.

— Любопытная история получается, Семен. Никакого убитого там уже нет.

— То есть как нет?

— Очень даже просто. Видимо, его кто-то унес.

Юнг пожал плечами.

Широких закурил папироску и с минуту о чем-то озабоченно думал.

— Очень непонятная история! Жаль, не можем заняться этим делом. Потайные ходы, мужчина и женщина, трое нападающих, пролетка за углом… и, наконец, эта находка. Н-н-да! Ну, а ты разобрался, Семен?

— Пока что нет. Маловато я еще знаю, учиться бы мне. Да вот не знаю на кого.

— Эх, Семен. Молод ты еще, нет у тебя еще в жизни настоящего уклада, а я вот в твои лета механиком был, а потом лучшим мастером паровозного депо стал. И век бы мне чинить паровозы, да вот пришел я в гости к одному знакомому. У него свой сад был. Повел он меня к своим цветам и показал один… называется он алхимелией.

Листочки розовые, наподобие манжеток. День был жаркий, сухой, трава кругом вянет, а в середине листочков этой алхимелии вдруг на наших глазах капельки воды выступили, чистые, как слеза. Чудо! Вот этот цветочек и изменил мою судьбу.

Лицо комиссара было задумчивым. Видно было, что сейчас он касается чего-то самого сокровенного, близкого.

— С детства любил я цветы. Видел бы ты, какие у меня розы цвели, примулы, гортензии, филодельфусы…

— Говорят, цветы людям жить помогают, — вставил Юнг.

— Это правильно, да не во всякое время. Красивые серьги. да бусы тоже хороши к платью шелковому, ну, а коли, нет его, значит, выходит, нужно вначале обзавестись этим платьем, а уже потом думать о нарядах. Вот изменим жизнь, — тогда и цветы у нас к месту будут.

Юнг слушал комиссара с немалым изумлением. И раньше ходила молва, что Широких до войны был цветоводом, но до сих пор не верил Юнг. Не верил, что такой серьезный и умный человек, каким он считал комиссара, мог заниматься какими-то цветочками.

А сейчас, услышав откровенное признание своего командира, он поверил в молву.