Томас Сван - Зелёный Феникс

- Будем друзьями, Меллония? - спросил Эней.

От таких предложений Энея никто еще не отказывался. Асканий тяжело вздохнул. Только в одном он завидовал отцу - тот с легкостью одерживал победу улыбкой, а затем отказывался от завоеванного; ему же, несмотря на красивую внешность, - а Асканий был дружен с зеркалами - приходилось добиваться своего подарками и комплиментами. Меллония взяла Энея за руку и прижала ее к своей щеке. В этом жесте не было кокетства. Она сделала это просто и естественно, как Асканий, когда он обнимал своего отца.

- Какая маленькая рука, несмотря на то, что ты великий воин. Она даже моложе, чем твое лицо. Рука мальчика, - сказала она. - Скакун был бы недоволен, что ты долго грустишь о нем. И я тоже.

Она отпустила его руку и решительно покачала головой. Локон, похожий на усик виноградной лозы, задрожал над ее ухом.

- Я не могу быть твоим другом, хоть и хочу этого.

- Но почему?

- Дриады поклялись убить тебя. Тебе нельзя здесь оставаться. Возвращайся к своим кораблям и никогда не приходи сюда один, без своих воинов. Никогда не плавай в Тибре без Дельфа. И остерегайся дубов. Тех, которые будто прислушиваются.

Эней взял ее за плечо:

- Меллония, ты ведь не собираешься опять убежать?

- Я должна.

- Как нам найти тебя?

- Мне нужно поговорить с Волумной, но я думаю...

- Что, Меллония?

- Что она не изменит своего решения и скажет, что я глупая девчонка и мне пора посетить Дерево.

- Чтобы зачать ребенка?

- Да. Волумна говорит, что ребенок излечивает мать от детских фантазий. Если это мальчик - она укрепляет свой дух, как дерево укрепляет ствол, если девочка - учится самопожертвованию, подобно кусту, отдающему свои ветви птицам.

- Я не понимаю насчет Дерева. Ты говоришь, что там к тебе придет бог?

- Он придет ко мне во сне, и я рожу ребенка.

- Но боги приходят отнюдь не во сне, если хотят, чтобы им родили ребенка. Так же как и богини, намеревающиеся стать матерью. Когда Афродита пришла к моему отцу, она была очень реальной. Он часто рассказывал о ней. Волосы цвета лазурита [Волосы цвета лазурита - лазурит (ляпис-лазурь) ценный поделочный камень от синего до зеленовато-голубого цвета.], мерцающее платье, будто сотканное пауком. И еще, такие специфические подробности и так много, что их просто нельзя было выдумать.

"Отец поскромничал, - подумал Асканий. - Эти "специфические подробности" представляли собой настоящий учебник любовных приемов, которые только богиня любви или очень опытная куртизанка могла освоить сама и научить им других".

- Она даже подарила ему кольцо, которое я надел Скакуну на палец.

- Наш Бог другой. Можно сказать, он вдыхает ребенка в чрево. А сейчас отпустите меня. Вы оба подвергаетесь серьезной опасности. Здесь нет деревьев дриад - слушающих дубов, но Волумна часто собирает на этом лугу фиалки.

Эней больше не удерживал Меллонию:

- Тогда приходи опять к кораблям.

Но дубовые листья уже сомкнулись за ней, будто она открыла и вновь закрыла дверь.

Эней двинулся за ней следом, когда Асканий грубо схватил его за руку своего отца, сына богини! - и преградил ему путь:

- Нет, отец. Разве ты не слышал, что она сказала? Тебя убьют и ее тоже, а мне придется вырубить весь этот забытый Зевсом лес, чтобы найти ту сукину дочь, которую она называет королевой!

В глазах спокойного, рассудительного Энея вспыхнул огонь от охватившего его гнева.

"Сейчас одним ударом он сломает мне челюсть, - подумал Асканий. - Во всяком случае, это остановит его. И он не сможет побежать за Меллонией. Придется нести меня в лагерь, а там, чувствуя свою вину, он будет сидеть у моей постели, пока не убедится, что я поправляюсь".

- Есть другой способ, - уговаривал его Асканий, впрочем уже вполне смирившийся с перспективой сломанной челюсти. - Мы все выясним о Дереве у Повесы. И о Волумне тоже. Вот тогда, что бы ты ни решил, я пойду с тобой.

Асканий почувствовал, что отец немного расслабился.

- Ты ударил бы меня, Феникс, ведь правда? Чтобы спасти от опасности.

- Во всяком случае, попытался бы. Закинул бы тебя на плечо, как оленя, и понес в лагерь. Конечно, если бы мне удалось ударить первым, в чем я не уверен. Или тебе пришлось бы нести меня, вернее, то, что от меня осталось.

- Наверное, - сказал Эней, - впервые в жизни я благодарен тому, кто захотел, чтобы я потерял сознание. Нет, во второй. Помнишь, когда Ахилл чуть не убил меня? Перевернул мою колесницу и пытался меня переехать?

- Мне еще не было пяти, но я все помню. Как я могу забыть? Весь город следил за вами со стены, и мы с мамой тоже.

- На следующее утро я должен был вновь встретиться с ним, в разбитой колеснице, запряженной усталыми лошадьми. В эту ночь твоя мать поцеловала меня и поднесла вино. "Редкий сорт, - сказала она. - Удивительно, что это вино сохранилось в Трое во время такой долгой осады. Оно поможет тебе заснуть". В вино был подмешан дурман. Я проспал три дня. За это время Ахиллу в пятку попала стрела.

- Похоже, я унаследовал от матери эгоизм. Мне не хочется терять тебя.

Вернувшись в лагерь, они нашли там Повесу, развлекавшего людей танцами и такими сладкозвучными напевами, что казалось, будто в его флейте прятался соловей. Танцы представляли собой странное сочетание прыжков и вращений, но исполнял он их с неожиданной для его косматого тела и раздвоенных копыт грацией. Он волновал кровь, ноги сами начинали двигаться в такт его музыке, тела - жаждать женщин, никогда не виданных ранее, - нереиду [Нереиды морские божества, дочери Нерея (сына Геи и Понта - моря) и океаниды Дориды. Они благожелательны к людям и помогают им в бедствиях. Наиболее известны нереиды Амфитрита, супруга Посейдона, и Фетида, мать Ахилла.], прячущуюся в волне, богиню, обитающую среди облаков.

Царицы шествуют во мраке ночи.

Слышишь?

Вот под сандалиями их из кожи ланей

Травы немолчный шелест умолкает.

Забудет ли Елена, онемев,

Волос своих измятые нарциссы,

В венок не свитые?

Царицы

Во мраке ночи шествуют.

Эней тоже поддался этой магии. Музыка всегда опьяняла его, как вино, и нередко он вел за собой участников старинного танца Журавля, пришедшего еще от древних критян...

- Повеса, - окликнул он его наконец, встряхивая головой, чтобы избавиться от наваждения, - зайди ко мне в палатку.

Повеса кинул флейту Эвриалу и, волоча ноги, потащился следом за Энеем и Асканием. Голова его свесилась на сторону, в шерсти, покрывающей козлиные бока, запутались колючки, с лица не сходила блудливая ухмылка. Музыка превращала его в полубога, сейчас же он был клоуном. Тем не менее, Асканий считал, что фавн не столь глуп, как пытается казаться.

- Повеса, - спросил Эней, - правда ли, что в Италии нет женщин-фавнов?