Валерий Вотрин - Гермес

Он вышел из развалин ротонды. Стол уже ждал его, стоящий у подножия растрескавшегося желтовато-белого фундамента. Хозяин Стола поднял фужер с вином.

— Мы ждали вас, — провозгласил он. — С очередным возвращением!

— Рабы не подал? — ворчливо осведомился Мес, садясь за Стол.

— Никакой рыбы, — воздел руки хозяин. — Нам два раза повторять не приходится.

— Поедим, — пригласил Мес.

Они начали есть. Стояло — куропатки в винном соусе, круг жирной сочной колбасы, овечий сыр, хлебы, зелень, помидоры, большая плетенка с вином.

— Легкий ужин, — заметил Мес, обсасывая косточки.

Хозяин поклонился.

— Новости?

— Все своим чередом в великих стенах Космоса.

Мес прищурился.

— Ну, а то, что вне них?

— А об этом нам ничего не известно, — так же хитро прищурился хозяин Стола.

Мес поднял и выпил свой фужер.

— Хорошо, — сказал он, вставая. — Хорошо.

— Стены сдерживают Хаос, — вдруг произнес хозяин. Он не поднимался из-за своего Стола. — Они крепкие, стены. Но Хаос все равно нашел лазейку. Хаос поселился в умах и сердцах.

Мес поднял руку и жезлом смахнул со Стола плетенку — темное вино брызнуло на белые камни.

— А вот об этом, — спокойно произнес он, — прошу тебя никогда не говорить. Что ты знаешь о сердцах, говоря так значительно? И что знаешь ты о Хаосе, ты, дух?

— Ничего, господин, — так же спокойно ответствовал хозяин. — Прости, господин.

Мес еще немного постоял.

— Ну, я не знаю, — проговорил он, двинувшись в дорогу. Не оборачивался. Все равно исчезнет.

Обиталища Снофру достиг скоро. Слепящий камень плато сменился угрюмым молчанием темных стен. Присели возле них изваяния с каменными лицами. Острые яркие лучи протыкали темное пространство помещения позади Омфала, исходя из узких щелей с поверхности. Снофру вышел навстречу Месу.

— Сегодня вы вовремя, герр Мес, — произнес он, как-то странно ежась.

— Что Арелла?

— Она готова.

— Пусть не впадает в транс, — пошутил Мес, усаживаясь в кресло и принимая от Снофру традиционную чашу. Тот вдруг ухмыльнулся.

— Она знает, что делать.

— Приступайте, коли так.

Он открыл окошечко, и вот что странно: он не услышал обычного людского гомона, переполнявшего в этот час святилище Трижды Величайшего. Да, ошибиться было невозможно — огромный чертог был пуст, только переглядывались между собою громадная статуя Трисмегиста и тихо и загадочно улыбающиеся лики под потолком. Пуст был и каменный помост жрицы. Хор бормотал — точно скопище косноязычных уличных певцов.

Дам! — булькнул глухо гонг. Среди молчания храма и казавшегося ненужным шума, издаваемого хором, где-то далеко скрипнула дверь. Через огромное пространство, огибая статую, к Арелле, выросшей на помосте, шел человек. Он был один, и Омфал со своим подавляющим величием еще более подчеркивал это, как бы говоря: «Что за мелкое насекомое ползет по моему телу?» Человек приблизился, и Мес увидел, что на нем золотом, самоцветами сверкают богатые одежды, и блеск металла ложится снизу на его лицо, делая его каким-то неживым, точно отлитым в виде драгоценной погребальной маски. Медальность его облика особенным образом подчеркивали его глаза — холодные и немигающие, они льдисто смотрели с красивого, в бронзе отлитого лица.

Человек остановился недалеко от помоста.

— Оракул слушает тебя, — промолвила жрица, и подобрался позади помоста Мес. Насмешливой улыбкой сморщились губы живого изваяния, стоящего перед ней.

— Воистину говорят, — гулко сказал он, — те, кто ближе к богу, со временем становятся чересчур высокого мнения о себе. Ханжество — болезнь нашей эпохи. Кто ты, женщина?

Жрица изумленно заморгала — так с ней еще не разговаривали. Но мгновенно прежняя маска, внезапная сдернутая этим человеком, вновь легла на ее лицо.

— Я Арелла, жрица этого оракула, — громко и гордо произнесла она. — Но сам кто ты, спрашивающий?

— Мое имя Зет Браганса, — обронил человек. — Недавно я стал королем этой страны. Твой оракул, Арелла, также входит в мои владения.

— Вотчина бога не может быть под властью человека, — отчеканила жрица.

Медленная улыбка всползла на лицо Зета Брагансы, короля, раздвинула губы.

— Бог далеко, Арелла, жрица.

Мес за стеной почесал затылок.

Жрица отшатнулась.

— Как можешь ты, — в волнении воскликнула она, — как можешь так говорить здесь? Трисмегист слышит тебя!

Человек затрясся в тихом смехе, и было это тем страшнее наблюдать, что черты его лица почти не изменились, а глаза продолжали оставаться холодными. Отсмеявшись, он сказал:

— Я не верю в богов, Арелла, жрица. Мне они ни к чему. Единственный во всей Вселенной, я остаюсь вечным атеистом.

— Но сам ты не вечен, человек, — раздельно и бесстрастно сказала она. — Чем может служить тебе бессмертный оракул? Или ты пришел глумиться над беззащитными слугами Трисмегиста?

— Но ты сказала, что грозный бог слушает меня, — насмешливо произнес Браганса.

— Миры людей — мерзь и зло, — устало сказала Арелла. — Мы верим Трисмегисту. Однако мы знаем, что он не сможет защитить нас от всех несчастий. Болезнь и порок подстерегают всякого, и отвратить их от нас — долг прежде всего наш, а не Трижды Величайшего. Хватает и того, что он спасает нас от загробных мучений в скитаниях души по серой вечности Порога.

Браганса подошел ближе. Он слушал.

— Трисмегист заботлив, — говорила жрица. Глаза ее заблестели. — Он — добрый пастырь. Его благость не стоит наших черствых душ. Его сила бессильна поколебать столп нашего неверия. Даже слова его, мудро прорицающие, болью отзываются в сердцах лишь немногих. В сердцах же остальных они поднимают только облака рыхлого ила тупоумия. Но немногие эти, болью взращенные, прозревают и осязают боль мира.

Мес у своего окошка с восхищением смотрел на нее. Он даже забыл о чаше с вином, стоящей у него на коленях.

— Послушай, Снофру, — прошептал он, не отводя глаз от напрягшейся смуглой фигуры жрицы, — послушай, как она говорит!

— Она говорит истину, герр Мес, — ровно ответил жрец.

Браганса тем временем, воспользовавшись паузой в словах Ареллы, вставил:

— Ты у оракула, жрица, не забывай этого. Слова его сбивчивы и неясны, как неясен сам облик этого вашего бога, но все-таки он существует, и люди, мои люди, идут к нему. Ты не забывай об этом, жрица.

Арелла наклонилась к нему, и запах благовоний, смешанный с запахом ее разгоряченного тела, видимо, почувствовал Браганса: ноздри его дрогнули и плотоядно блеснули холодной изморозью тронутые глаза.

— Задай вопрос, — попросила она. — Задай один-единственный вопрос, король.

Тот отступил на шаг — так поразила его вдруг ее странная нечеловеческая красота.