Андрей Лазарчук - Там вдали, за рекой…

— Вашу дочь еще не нашли? — спросила Хелен Хью.

— Еще нет. Но ее найдут, обязательно найдут. Я не тревожусь о ней. Вы видите: я не тревожусь о своем ребенке, который заблудился в пещере, потому что знаю: его найдут и спасут. Но я тревожусь за всех наших детей, потому что им, выросшим в любви и безопасности, вы готовите вышвыривание в жизнь, полную корысти, насилия и зла.

Они все равно придут туда, подумала Хелен Хью, но чем позже, тем менее подготовленными. А если вы попытаетесь не пустить их…

— Неужели вы думаете, что мы хотим вам плохого? — спросила она.

— Мы никогда не видели от вас хорошего, — был ответ. — Мы бежали от вас, но и здесь вы нагоняете нас, и здесь… Вы хотите, чтобы мы все умерли? Мы все умрем. И именно вы будете виновны в нашей смерти…

— Тридцать пять лет назад в Гайане покончили с собой девятьсот человек — примерно такая же коммуна, как ваша. Двадцать лет назад — три тысячи человек на Филиппинах. Десять лет назад — столько же в Японии. За последние пять лет это стало обыденностью. Каждый месяц, во всех уголках света… Люди собираются вместе, объединенные какой-то религиозной или социальной идеей, а через несколько месяцев или лет кончают массовым самоубийством. Вот и вы грозите мне тем же…

— Что вы хотите сказать? Что мы все сумасшедшие?

— Нет, конечно. Но, согласитесь, ситуация тревожная.

— Просто никто уже не выносит жизни, которой вы живете…

Телеоператор, снимавший их — тот, в желто-оранжевом «гарде», вечно лезущий под ноги охране — вдруг замер и прислушался. Наверное, его вызывали по «москиту». Выслушав указание, он подхватил штативную камеру — ножки ее смешно подогнулись — и пошел к выходу. В дверях обернулся, и пилотная камера на его плече обернулась вместе с ним. Кажется, он хотел что-то сказать, но не сказал.

Перекусив на скорую руку, Сашенька заторопилась по указанному адресу. Улица имени ХХII Съезда, дом 21, первый этаж… Было даже смешно. Но — девяносто пять лет старушке, а? Подумать только…

Пирог красивый. Жаль, сожрут инспектора, корочки не оставят. Может, удастся уговорить ее на еще один? Это будет гвоздь программы.

Дождь кончился, висела приречная сырость, пахло травой и землей. Улицы чистые, дома тоже чистые и нарядные. Ну и жили бы они здесь, с раздражением подумала Сашенька, кому от этого плохо? Нет, надо залезть руками в душу и вынуть — так принято… Человек пять прохожих встретились ей, один лишь старичок, остальные — не старше тридцати.

Нормальные люди, спокойные… Она представила себе Шадринск. До отвращения богатые витрины центральных улиц, цветная плитка тротуаров, разодетые в пух и прах толпы — и грязь и темень переулков, крысы в мусорных баках, опасные тени в подъездах… Шадринск вырос в годы экономического чуда на каком-то внезапно возникшем торговом перекрестке, город без истории, новодел… Здесь же казалось: бродишь по кладбищу. Нет, по музею. Тоже нет: по ожившему… она вздрогнула. «Маленькие города», последний топ Петти Джонсон. Чудовище, которое мимикрирует под маленькие города на дорогах Америки… люди останавливаются на пути куда-либо — и становятся сначала игрушкой, а потом и пищей. Красивый фильм, красивые актеры, бесподобная музыка — «Хабитус Рарус». Индукция жутчайшая…

Ах, черт. Конечно: засело в подкорке. «Хабитус Рарус». Всю дорогу, отвлекаясь от качки, слушала «Хабитус Рарус». Чего ж вам боле?..

Бабушкин дом был желтого цвета, кирпичный, под зеленой железной крышей. Два этажа, два подъезда. Бабушка живет здесь…

По обычаю незапертая дверь. Сашенька толкнула ее, вошла. Громко позвала: «Ирина Мокеевна!» Нет ответа. Спит, бедняга… В квартире было чисто, но сильно пахло горелым. Коврик на стене, кровать, крытая голубым покрывальцем, круглый столик под кружевной салфеткой, вазочка с ромашками, комод, плюшевые собачки на комоде, фарфоровая балерина, две пары очков…

Но где же бабушка?

Сашенька прошла на кухню. Здесь был такой же порядок, как и в комнате. От большого духового шкафа шло тепло. Еще не остыл…

— Ирина Мокеевна!

Пошла погулять? Анжелика сказала, что она всегда дома, а гуляет на лавочке у подъезда. Родня ее вся на работе в полях… живут в соседней квартире: сорокалетний внук с женой и трое правнуков… Заглянуть туда? Неловко… Сашенька пожала плечами, вышла из квартиры — и тут услышала слабый полушорох-полувздох, будто кто-то прятался от нее, а теперь с облегчением перевел дух. Сашенька резко повернулась — и успела заметить быструю тень, метнувшуюся под кровать. Собака, неуверенно подумала она. Край покрывала покачивался. Господи, мое-то какое дело? — сказала она себе.

Сама не зная, зачем, она подошла к кровати, встала на колени, опустила ручную камеру на пол — и заглянула под кровать, откинув покрывало и одновременно включив подсветку пилотной камеры.

Бабушка была там. Она лежала на спине, вытянув руки вдоль тела, платочек сбился на затылок. А за нею шевельнулся кто-то бесформенный и голый, и лишь огромные черные очки над оскаленным ртом были из реальной жизни. А в следующий миг — это бесформенное тело распрямилось, и маленькие растопыренные острые пальчики метнулись к глазам Саши…

Не зря ее так долго и так больно учили драться. Пальцы попали в скулу и переносицу, это было как удар гвоздями, ослепляюще-страшно, но — не ослепило по-настоящему. А ответный, чисто пружинный удар ее отбросил нападающего в сторону, раздался писк: обиженный котенок, ребенок… Саша перекатилась налево и вскочила, спиной к окну — и тот тоже вскочил. Голый мальчишка лет десяти, черные очки — и кривой нож на поясе.

— Ты что — с ума?.. — голос был не ее, и она оборвала себя: не отвлекайся на разговоры…

Мальчишка с места взвился в воздух, точно так же целясь пальцами в ее лицо, она присела, отклоняясь — и удар ногой, нацеленный в голову, пришелся ей в плечо, как раз в пилотную камеру. Опять обиженный писк… Он висел на ковре, как кот, а Сашенька сдергивала камеру с плеча. Как ей мешала эта камера… Произошло одновременно: она выщелкнула камеру из шарнира, а мальчишка подтянул ноги и оттолкнулся ими от стены, как пловец отталкивается от стенки бассейна, и понесся на Сашеньку, переворачиваясь в воздухе, нож был в руке, и Саша не столько ударила его, сколько отмахнулась — но от этого отмаха и камера (килограмм с граммами), и голова мальчишки раскололись — и в тот же миг острый, как бритва, нож мягко коснулся Сашиной шеи. Она рухнула, сбитая с ног этим маленьким чудовищем, тут же вскочила — кипятком обдало шею, голова нервно дернулась, ее повело вбок — и тугая струя выплеснулась на потолок.

— Помогите… — это она подумала, а сказать не смогла: воздух свистнул из раны, и Саша с ледяной ясностью поняла, что вот прямо сейчас умрет, если… если не…