Сергей Снегов - Право на поиск

- Как, по-вашему, произошла деформация атомного времени сгущенной воды: в будущее или прошлое? - спросил Рой.

- В прошлое. Ибо в обозримом будущем сгущенная вода должна оставаться сгущенной водой, если не производится энергосъема с ее поверхности. А в прошлом было время, когда сгущенная вода была просто водой. Достаточно возвратить ее в это время, даже в одно мгновение этого времени, чтобы мигом высвободилась вся чудовищная энергия сгущения, что, к несчастью, и произошло.

Рой Васильев задумался. Чарли бросил на меня вопросительный взгляд: убедительна ли аргументация? Я взглядом же успокоил его: отличная речь, возражений по существу гипотезы не будет.

Рой заговорил медленно, как бы вслушиваясь в каждое произносимое слово:

- Возражать вам не могу, да и не хочу. Гипотеза, вероятно, правильная. А объяснение откровенное. Вы не ждете, чтобы вам предъявили обвинение, вы сами признаете свою вину.

- Свою часть вины, - поправил Чарли. - В конечном итоге авария произошла от недостаточного экранирования трансформаторов времени. Это мой просчет. Постараюсь больше не допускать таких просчетов.

- Вы продумали, как повысить безопасность?

- Конечно. Новый энергосклад строится подальше от нас. Вы могли заметить, что около столовой заканчивают здание, это для него. Между прочим, вас не удивило, что все мы едим в столовой, отдаленной от институтов? На этом настояли биологи, они боялись заражения пищи вблизи их лабораторий. Мы, как и они, будем удалять все, что не имеет непосредственного касательства к нашим экспериментам. А экранирование лабораторий от пульсаций времени усилено, за этим следит Эдуард Барсов.

Рой наконец обратился ко мне:

- Что вы добавите к объяснениям друга Чарльза?

- Решительно ничего, - спокойно ответил я.

- Значит, вы с ним полностью согласны?

- Полностью согласен.

- Друг Чарльз, по-вашему, исчерпал проблему?

- Мне добавить нечего, - повторил я.

Рой, казалось, хотел спросить что-то еще, но передумал. Он теперь говорил снова с одним Чарли, так демонстративно игнорируя мое присутствие, что мой начальник, опасался я, должен был это почувствовать. Но Чарли и не заметил, что Рой поворачивается ко мне чуть ли не спиной.

- Буду думать, друг Чарльз, - сказал Рой. - Вы наполнили меня интереснейшей информацией, надо ее переварить. Когда приду к какому-либо решению, снова с вами посоветуюсь.

Мы ушли из гостиницы, и по дороге Чарли радостно сказал:

- Он, наверно, думал, что мы будем юлить, оправдываться заранее. А мы обрушили на него правду, нигде не затесывая ее острые грани. Он ошеломлен, это минимум.

- Будет еще и максимум, - сказал я. - В максимуме, очнувшись от ошеломления, он может счесть недостаточными наши защитные меры. Подумай об этом.

- Подумаю, - пообещал Чарли. - Зайди ко мне, проинформируем Жанну.

Жанна возникла на экране. Я сел подальше и постарался не глядеть на нее. Она вновь была недопустимо хороша. Мне и взглядом нельзя было доводить до ее сознания, что я вижу в ней перемены. Чарли весело передал ей наш разговор с Роем и попросил приготовиться к вызову.

- Сколько ты еще собираешься внушать мне свои инструкции? - резко оборвала она. - Чарли, я по горло сыта вашими с Эдиком наставлениями.

- Ты такая красивая и умная, Жанна, - умильно сказал Чарли. - В общем, восхитительная. А Рой слабый мужчина. А все мужчины считают ум в мужчине обыденностью, а ум в женщине необычайностью. И когда женщина не только красива, но и дьявольски умна...

- Чарли, в старину, на которую ты так часто ссылаешься, ежедневно молились господу: избави меня от лукавого!

Он воскликнул с хохотом:

- Жанна, всеми чертями прошу: не избавляйся от лукавого!

6

- Не избавляйся от лукавого и ты, Эдик, - посоветовал Чарли мне. Ведь лукавый - вовсе иной, чем он виделся предку. Я тебе это быстренько разъясню...

- Не старайся, - сказал я. - У меня дела поважней выслушивания твоей трепотни. Будет что серьезное, вызывай. Софизмы я способен слушать только в столовой, там они вроде перца к еде.

Я ушел к себе. Чарли еще был в возбуждении от разговора с Роем, ему надо было остыть в одиночестве. Он мыслил всегда ясно, был, я неоднократно поминал это, превосходным логиком, но сейчас его глаза застил туман удачи. Он вообразил себе, что все заканчивается на успешном разговоре, больше от Роя неприятностей не ждать. И странная просьба к Жанне - очаровать посланца Земли - виделась ему точкой, подбивающей итог: Рою будет еще и приятно, в угоду нашей уранийской красавице, сделать то, что он и без нее - и, возможно, без приязни - неизбежно должен сделать. Свою часть проблемы Чарли понимал превосходно. Он не понимал одного: то была лишь часть проблемы, а не вся она!

Возвратившись к себе, я проверил процесс и присел на подоконник. Наступал вечер, Мардека закатывалась, на сумрачном, зеленоватом - такова его обычная окраска - небе горели костры трех облачков: впечатляющая картина; покажись она мне до катастрофы, я бы не отрывал от нее глаз. Все бы во мне волновалось, все бы во мне ликовало от того, что мир, в котором довелось жить, так прекрасен. Я безучастно наблюдал, как разгорались и гасли золотые и красные пламена заката, повода для ликований не было. "Есть ли еще время?" - допрашивал я себя. И не находил ответа. Ответ мог дать только Рой Васильев. Он был далеко, в гостинице, он странно, угрожающе странно держался сегодня со мной.

Я вспоминал его слова, вспоминал, как он сидел, покачивая ногой, закинутой на ногу, с какой почти равнодушной заинтересованностью слушал. Дикое сочетание: "равнодушие" и "заинтересованность", в стиле острот Чарли, но более точной формулы я найти не мог. И снова, без автоматических фиксаторов пси-поля, ощущал, как все напряглось в нем, когда он бросил на меня быстрый взгляд. Чем я поразил его? Чем возбудил внимание? Тем, что молчал? Чарли часто говорит: молчание - красноречивый сигнал несогласия, категорическое оповещение о протесте. Рой не мог заподозрить во мне несогласие, тем более - протест. Все, что излагал сегодня Чарли, было азбучно истинно, я готов подписаться под каждым его словом. Или Рой почувствовал, что я мог бы чем-то дополнить рассказ Чарли, но не захотел? Что из этого воспоследует? Будет ли время завершить так лихорадочно ускоряемый и так не поддающийся ускорению процесс? Вопрос элементарно прост, но простого ответа не было...

Я снова достал заветный альбом Павла, снова всматривался в портреты Жанны. Все сходилось: она теперь была иной, чем на последних снимках, она была много красивей, много моложе. Я закрыл глаза, Жанна предстала передо мной такой, какой появилась сегодня у Чарли на экране. "Нет, - сказал я себе, - это же девчонка, как в студенческие годы, в ней вытравлены все следы трагедии с Павлом, даже печать, наложенная тремя годами труда на Урании, двумя годами сумасбродной, сжигающей их обоих любви, - даже этого не видно". Я задал компьютеру все ту же, изо дня в день повторяемую программу анализа ее пси-поля. Компьютер выдал на экран данные, которых я с таким беспокойством ожидал: инерция скорби преодолена, психика Жанны приходит в соответствие с физическим состоянием ее организма, она полностью - душой и телом - поправилась после несчастья. В моем сознании зазвучал голос Жанны, голос смеялся:"В старину молили господа: избави меня от лукавого!" Ее уже не нужно было упрашивать не избавляться от лукавого, в ней возродились все женские инстинкты, все жизненные интересы. Все сходилось, все страшно сходилось в одном беспощадном фокусе. Времени могло не хватить.