Александр Сидорович - Измерение “Ф”
— Дурак, да не совсем, — я попытался покачать указательным пальцем перед носом своего друга, но он, мой палец, наотрез отказывался принимать вертикальное положение. Я схватил нож, замахнулся: палец, предвидя неладное, спрятался под стол.
— Знай же, друг Толька, что я сторожу теперь собственную продукцию прошлых лет. Да-а, так вот; и надо отметить, делаю служебную карьеру охранника — интенсивно, радикально и… это…, успешно… — язык, следуя дурному примеру, заразился от указательного пальца, восстал против меня, двинулся вперёд своей собственной дорогой. Я едва догнал его — моему языку автономия не положена — вернул за частокол зубов, но язык, пьянь болотная, продолжал шуметь. — Неделю назад выловили несуна. Изъяли тридцать микросхем, пятьдесят универсальных пьезокристаллов и сотню с хвостиком микродисков, по тысяче килобайт каждый… Этот гад утверждал, что подобрал их на снегу, на складском дворе.
— А сам ц… п… у-упер… упер, да? — спросил Толик, наводя на меня глаза-бинокли с зашторенными линзами.
— Нет! — ответил я и заплакал. — Ты знаешь, самое смешное — он оказался прав. Но: но! Пусть гниет на снегу, а не поступает на блэк-рынок, в среду спекулянтов, пусть не превращается в грязные бумажки и не липнет к их рукам…
И тут… открылась дверь: неделя исчезла, будто не было ее никогда.
Я резко протрезвел. Толик, переодевшись, обрел облик преуспевающего администратора, пригласил меня в эмоб, довез до дома. Мы взбежали по лестнице, захлебываясь в винных парах, распахнули незапертую дверь квартиры: никого не было в комнате, никого не было в кухне… я выскочил на балкон. Из ванной, громовыми раскатами, меня накрыл хохот Толика. Он скрючился, сложился пополам, трясущимися руками сжимая живот, сдерживаясь из последних сил, чтобы не лопнуть:
— Это… — он едва мог говорить, — и есть она, твоя любимая русалка?
В воде, каменным монолитом, застыла огромная зубастая щука.
v
Я вытолкал Толика взашей. Он не сопротивлялся, сил ему хватало лишь на непрерывное гнусное хихиканье.
— Ну и бабу ты себе отхватил! — гаркал он, погружаясь в шахту лифта в утробе кабины. — Ну и красавицу!
Уж так мне хотелось перерезать стальной трос, так хотелось… “Висит на суку разгаданный, расколдованный сундук с жизнью: жизнь на кончике иглы, иглой проткнуто яйцо, яйцо в утке, утка в животе Толика…” Взять заточенные маникюрные ножнички и — чик-чирик — разом зашлагбаумить его злобствования.
Размечтался я… взопрел, разжал кулаки… Крики стихли, кабина, оттолкнувшись от каменного дна колодца, пошла наверх. Замерла на площадке перед самым моим носом: соседи? Нет, полудверие оттащил на себя Толик и тихо, из-за решетки, миролюбиво, но настойчиво, сказал:
— Не пей больше, друг ситный, ладно? — и едва успел отпрянуть внутрь своего временного жилища, отпустив полудверку, я пнул, что было сил, металлическую решетку ногой… “…и упал он вместе с кабиной зеркальной, отсеченный от мира реального, на самое дно, самого глубокого беспросветно-паутинного подвала, в расщелину водопроводно-канализационную — в самую гущу скоплений аномальных…”
Я еще долго массировал душу и без того помятую глупыми словами и бесперспективными надеждами. После чего вернулся в не менее растерзанную квартиру, захлопнул дверь — осточертели непроизвольно проникающие гости — прошел в ванную.
Старая дохлятина едва дышала: как она могла так изуродовать себя? Да еще постареть на полвека? Я ожидал чего угодно, только не ладанного, пускающего пузыри, остатка рыбины.
Я опустился подле ванны и, слизнув проступившие слезы — рецидивы запоя, — вырвался на свободу монолога:
— Что же ты сделала с собой, девочка моя дорогая? — и погладил щуку по корявой хребтине. — Ведь я так любил тебя…
“Любил? А любил ли ты? — удивился внутренний голос. — Кого и когда, сознайся, кроме себя самого?”
— Нет, любил, — возразил я и еще раз провел ладонью по костлявой спине. Пальцы разжались, остались погруженными в воду; щука вильнула хвостом, резко вывернулась, вцепившись мне в кисть.
— У-ой! — болезненная неожиданность стиснула зубы, как пассатижами прикусила язык, выдавив из него горько-соленые струйки. — Отпусти! Гадина!
Щука, уже не старая и не больная — разнузданная сторожевая собака — трепала мою ладонь, грозно рыча: по воде потянулись ручейки, расплываясь пятнами крови. Моей крови!
— Неужели это ты — Мара? — закричал я.
“Сообразительный ты наш”, — вякнул внутренний голос; чего ему — не его руку терзают!
— Ах ты тварь! — я схватил щуку за хребет левой рукой, начал дубасить рыбиной по кафелю, эмали, масляной краске пола. Щука извивалась, но челюстей не разжимала: я судорожно боролся с ней минут двадцать, пока не переломал ей все кости и не проломил голову. Лишь после этого она безвольно повисла на руке, но челюстей — волчью хватку — не разжала, не ослабила.
“Что же делать? Что делать?” — засуетился я. “Читать”, - хихикнул внутренний голос, осекся, непечатностью слов…
Кое-как приподняв руки, я открыл входную дверь — на площадке, в соседней квартире, жила-была врач-хирург, известный специалист в области космической травматологии.
Я уперся носом в пупочку звонка, дважды сообщив о себе. Хвала всевышнему: она оказалась дома!
— Костя, что с вами? — спросила соседка, открыв дверь: в открытом космосе щуки не летают…
— Да вот, как видите, приютил животное, а оно меня… решило отблагодарить.
— Проходите, — сказала соседка, пропуская меня в створ двери.
— Да нет, — застеснялся я, — пойдемте ко мне.
“Как покусанный мальчик после первой неудачной стычки”, - хихикнул внутренний голос.
— Проходите! — повторила женщина-хирург командным голосом, не терпящим возражений. Я молча повиновался.
С помощью кусачек она обломила щуке резцы, сняла окостеневшую тушку с моей синюшной кисти.
— Потерпите, Костик, начинаем обработку.
Я потерпел, еще раз и два. Руке стало легче, спокойнее, теплее. После укола мне поднесли стопарик спирта для дезинфекции — и я желудочно возликовал!
— Что вы намерены делать с рыбой? — спросила заботливая хозяйка и просто милая женщина.
— Можно, я оставлю ее вам? — тихо намекнул я. — Все равно у меня стухнет…
— Ну ладно, — не стала отказываться она, — сварю уху, нашлепаю рыбных котлет. А вы, Константин, приходите вечером на ужин, договорились?
— Хорошо, — сказал я и нагнулся к мертвой рыбке. — Щучка моя… — прошептал я, — любимая моя, я убил тебя, я… я… собственными руками, — слезы капали.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});