Вольдемар Бааль - Эксперимент

На корабле зашевелились, задвигались, атмосфера беспечности, досуга мигом растаяла, роботы спешно заняли рабочие места.

Устроившись в кресле у пульта управления, Филипп почувствовал себя увереннее; сейчас важнее всего было взять себя в руки, не допустить промашки, оплошности какой-нибудь, голова должна быть холодной, несмотря ни на что, ход мыслей — ясным: ведь он — командир, ас, «супербродяга», он побывал в таких передрягах, которые уже стали чуть ли не легендами. Так что — спокойствие и внимание. И это — в командирском кресле — сразу как будто стало получаться.

— Когда произошло? — Он указал на внутриконтрольный экран.

— Час назад, — ответил дублер.

— Погасло и всё?

— Погасло и всё.

— Как вы объясняете?

— Простите, командир, но объяснять такие вещи — не моя компетенция. — Он подчеркнул слова «такие»; белое пластиковое лицо его слегка порозовело. — Я и в самом деле не могу объяснить, командир.

— Может быть, поломка?.. Или опять кто-нибудь из киберов что-то натворил?

— Исключено.

Филипп покосился на дублера — тот был невозмутим. Филиппу уже мерещился бунт роботов: они стали очень чувствительными, они все, — Зенон, Бонтон, уникум, фельдшер — все сговорились против него, они устроили поломку, они хотят увести его от Оперы, у них есть что-то свое на уме… «Спокойнее! — приказывал себе Филипп. — Спокойнее и внимательнее. Ты — командир, ты — Хозяин!»

— Произошло ЧП, а вы блаженненько раскладываете свой дурацкий пасьянс!

— Осмелюсь возразить, командир, — ответил Бонтон. — Никакого ЧП не произошло. Мы идем в норме.

— На экране сменился цвет — это не ЧП?!

— Это касается вас лично, командир.

Нет, от Бонтона сейчас ничего не добьешься — надо действовать иначе. И Филипп нажал клавишу второго режима дублера.

— Что вы тут натворили без меня, черт побери, а? Почему нет голубого свечения?

— Никто ничего не натворил, шеф. Не хрен сваливать с больной головы на здоровую, — ответствовал Моветон.

— Но почему-то ведь погасло!

— Козе ясно. Ждала своего голубчика — зажгла лампочку, а перестала ждать…

— Что ты мелешь, скотина! — закричал Филипп.

— Ты на меня не ори, — хладнокровно парировал Моветон, — а то рапорт накатаю. С психами я не намерен работать.

— Хорошо, извини! Но как-то все-таки надо объяснить!

— Да игры это, шеф, игры! Той твоей красавицы. Забавляется твоя бабенка, дразнится. А ты — на стенку сразу. Не узнаю тебя, шеф.

— Хороши игры… — Филипп дрожал. Если никакой Оперы вообще не окажется…

— Как это не окажется! — Моветон кивнул на экран трансвидения: на нем светилась маленькая светло-голубая точка. — Ну, узнаешь?

Это была Опера. Филипп широко выдохнул, расслабился, лицо покрылось крупными каплями пота, они потекли за воротник. Он стал утираться; им владело позабытое, трепетное волнение, испытанное много лет назад, когда шел на первое свидание с Корой, и это волнение стало постепенно вытеснять все другие чувства и ощущения.

— Побереги нервишки, шеф. Они тебе еще пригодятся. — Дублер изобразил что-то вроде усмешки. — Вот бы в отпуск теперь! Вот бы уж полялякали с дружком! Что ты — такая тема!

И Филипп машинально вырубил Моветона.

«Матлот» стал огибать ФК 12-С 4874 слева; в иллюминаторы ударили острые, жгучие лучи, обшивка корабля заиграла дрожащим серебряным блеском. Навстречу плыл, вырастая, голубой шар — да, это была Опера.

— Готовиться к посадке! — произнес Филипп.

И дублер Бонтон повторил распоряжение.

XI

Они сели на прежнем месте — это подтвердили приборы, хотя ландшафт вокруг был совершенно новым: ни травы не увидел Филипп, ни полосы леса, ни строений.

Он ступил на сухую, каменистую поверхность и поднял шлем; в лицо ударил жар, дышать сразу стало тяжело, как в какой-нибудь раскаленной земной Аравии в самую лютую полуденную пору. В памяти Филиппа мелькнуло воспоминание о тенистом озере, затерянном среди далеких лесистых холмов Зеленой Гривы.

Огибая каменные глыбы, до которых было не дотронуться — так их накалило местное солнце, Филипп двинулся в ту сторону, где раньше виднелись за деревьями белые кубические дома. Сначала он шел неуверенно — растерянность, оторопь сковывали каждый его шаг, но беспокойство все возрастало, и он зашагал решительнее, а потом побежал, лавируя между камнями, спотыкаясь о них и раздирая одежду.

Вид его, поведение его теперь никак не вязались с присущими образу опытного разведчика-трансцедента: если бы в Главном Управлении узнали об этом, то сделали бы малоутешительные выводы. Но Филиппа сейчас это не заботило — он был весь во власти слепого, раздирающего смятения.

— Доми! — кричал он. — Доми! — И пытался пропеть это имя, потом снова переходил на крик.

И вот что-то вокруг внезапно переменилось. Помягчел свет, стала быстро спадать жара. Филипп увидел себя привалившимся к щеке огромного валуна; перед ним изгибалось плоское русло высохшего ручья, а за ним, на островке зелени, под ветвями пышного дерева возвышалось сооружение, напоминающее шатер. Вот полог его отодвинулся, и вышла Доми. Филипп задыхался.

— Зачем ты так бежал? — певуче произнесла Доми и улыбнулась. — Такое нетерпение! Не нужно опережать события, во всем должна быть последовательность.

— Доми, — хрипло повторял он, и губы кривились в беспомощной улыбке. — Доми…

Она совсем откинула полог, и Филипп увидел в глубине шатра нагого юношу — голубое тело его было обвито гирляндами цветов, у ног его лежал древний музыкальный инструмент, какие Филиппу доводилось видеть в музейных альбомах.

— Я люблю его, — нежно сказала Доми. — Но ты не огорчайся, потерпи. Сейчас я помогу тебе.

Филипп почувствовал себя оглушенным.

— Нет! — закричал он, не слыша своего голоса. — Нет! Не делай мне не больно! Не надо…

Доми, по-прежнему мягко и тепло улыбаясь, что-то говорила, что-то, по-видимому, успокаивающее, утоляющее, обнадеживающее, но он не услышал слов. Последним его ощущением было, что он проваливается в голубой, вязкий туман…

XII

Объект Ф. не вынес.

Доставлен на борт бездыханным.

Заключение фельдшера: разрыв верхней аорты сердца в результате крайнего информационного перенасыщения лимбуса.

Тело в удовлетворительном состоянии.

Записи уникума, как и предполагалось, стерты методом антифонем.