Ася Михеева - Тара

До Гибрисайла оставались сутки. Марта чувствовала, что надо бы хоть час поспать, но выпила ещё синергина[18] и снова пошла по судну. Хорошо, что качка слабая. Потрогать лоб, осмотреть ириду. Пощупать пальцы. Ингибитора не будет, только дезактиватор. Сложный органический дезактиватор, все мощности Гибрисайла уже его готовят. Соотношение костей и суставов, характерное для взрывного роста. Дополнительный укол. Тише, тише, не плачь. Будет лучше. Потерпи… Потрогать лоб, посветить в глаза. Не бойся, всё будет хорошо. Мы уже почти спаслись. Я ещё вернусь, милый, но попозже. Здесь просто очень тесно. Тш-ш, тш-ш, не плачь. Дополнительный укол. Потрогать лоб, посветить в глаза, пощупать пальцы. Да, да, я тут, доченька. Посветить в глаза. Не плачь, я знаю, что душно. Надо ещё немножко потерпеть. Пощупать пальцы. Потрогать лоб. Да, я здесь. Попить сейчас принесут. Пощупать пальцы. Нет, я не могу с тобой сидеть: надо же всем детям помочь. Посмотри, как вас тут много! Конечно, ещё приду. Пощупать пальцы. Посветить в глаза. Не плачь. Уже чуть-чуть осталось. Пощупать лоб. Ребята, этого в медблок! Бегом! Посветить в глаза…

Из тысячи трёхсот они не довезли сорок два. Марта заснула прямо на палубе, под ласковыми лучами вечернего солнца. Посеревший худой Вася разбудил её утром:

— Мам, пойдём, к Диньке сходим. Он проснулся, тебя зовёт.

— Он тут? — подхватилась Марта.

— Да он же с нами ехал, — удивился сын.

— Как с нами? — поразилась она.

— Ну, мам, ты совсем очумела. — Вася потёр переносицу. — Ты же к нему ещё в первый день подходила, капельницу ставила, и потом ещё каждый вечер… И по голове гладила, и утешала, он ещё говорит — за палец дёргала так смешно каждый раз.

— Вот так? — мрачно спросила Марта, проминая Васькину кисть.

Здоровый будет, кости уже почти как у Стивена. И скоро. Повезло ему. Может, и Настя найдётся? Боже мой, а Стивен на Оркнее, и дороги минимум месяц!..

— Точно! — обрадовался сын. — Ну пошли. И как ты его нашла в этой мешанине? Я бы сам мимо прошёл, да он не спал, окликнул. Всё-таки мама — это мама.

— Тут ты прав, — сказала Марта. — Идём.

Вася моргнул, пытаясь разобраться в какой-то мысли, но отмахнулся и пошёл, спотыкаясь, к тому дому, куда полчаса назад перенёс братишку.

АРХИВ-6. ПОЧТОВОЕ ОКОШКО

Мымра, как прибывает новый транспорт, немедленно изыскивает возможность уйти к директору посовещаться.

А и чёрт с ней. Во-первых, потом дня три ко мне ни на одной козе не подъедешь: пусть-ка объяснит, почему я одна на выдаче опять сидела. Во-вторых, мне нравится выдача. Главное — не дать этого понять Мымре.

Мне нравится протягивать руку с письмом и видеть за круглым окошком их вспыхивающие надеждой глаза. Мне нравится перекидываться с ними парой слов.

— Нашла!

— О, тут целая поэма…

Или хотя бы:

— Пишут, потерпите.

— Послезавтра придёт курьер, так что зайдите ещё раз до конца отпуска.

И улыбаться. Хотя бы шевельнуть краешком губ. О, я знаю, что улыбка старой девы в очках — немного не то, чего ждут они после пяти месяцев внизу. Я не думаю, что они вообще видят во мне женщину. Но то, что делает с их лицами попытка улыбнуться в ответ…

Мымра ближе к вечеру отпустила меня пообедать. Я быстренько смылась — глаза б мои её не видели — и вернулась с опозданием, что мне немедленно поставили на вид.

— Алисон, — с искренним кретинизмом и улыбкой во всю морду отвечаю я. — Дневная норма выдачи — шесть часов, а я их уже отсидела, не так ли?

Мымра быстро сдаёт. Швырнув в окошко очередное письмо, она соскакивает со стула и удаляется, бурча, что «её обязанности не дают ей возможности…»

Человек в окошке не уходит:

— Это не моё. Я Владимир Маккензи, а письмо Вайноне Маккензи.

— Ой, извините, — говорю я.

Ничего, за Мымрой вечно что-нибудь такое. Хорошо, не распечатал. А то объясняй потом медичке, что произошло недоразумение…

Ящик М, раздел В, Владимир. На конверте обратный адрес.

Тара, Бриан. Улица Серой Лошади, 15. Дирмедь Маккензи.

Тётушка Дирмедь?!

Всё ещё с восторгом таращась на письмо (надо же, первая за шесть лет знакомая фамилия), я медленно понимаю, что улыбаться тому, кто стоит за окном, не получится. Голову лучше вообще не поднимать.

— Возьмите.

— Маменька? — хмыкает он. — А… больше нет?

Я медленно перебираю стопку «В-Л», затем весь раздел снова.

— Нет, извините…

— Айвор Калинкинс, — басит в окошко очередной пехотинец.

— Конечно, написали, забирайте скорее.

В окошке навстречу конверту появляется трёхпалая рука. Мутация? Нет, вот следы шрамов. Всего лишь травма. Везунчик.

Нет, нельзя сказать, что это было тяжело. За отпуск он приходил раза три — строго на следующий день после прилёта курьера. Та — а очевидно, что он ждал письма от женщины — та сука не писала. Потом их группа ушла вниз. Письма не было.

Мне стало тридцать шесть. Мымра на моём дне рождения сожрала все бутерброды со сверхпайковым паштетом. Директор вторично попытался меня клеить. Хомяк в банке сдох от старости.

Прошло ещё два месяца, астероид базы прошёл полпути вокруг АН-17-ЛГД, когда Вовкино лицо снова показалось в обрамлённом розовым пластиком окошке.

— Нет, ничего, — печально сказала я.

— Да вы не посмотрели! — возмутился он.

— Э-э-э… Видите ли, я только что искала письмо Вернеру Маккензи… — Врать меня учить не надо — гм, не знаю, к лучшему ли. — Но если вы настаиваете, могу посмотреть ещё раз.

— Посмотрите!

Я негнущимися пальцами роюсь в разделе. Что толку… Эта стерва, наверное, нашла себе что-нибудь поближе… Хотя что я бочку качу: может, болеет. Может, потеряла адрес.

— Нет, извините.

И снова он ходил регулярно, следя за расписанием почтовых кораблей, и снова я говорила — нет, и снова он уходил, не узнав. Да и что сказать — трудновато. Нет, не то чтобы меня изменило — нет, внешне я не пострадала ничуточки, но всё же… Хорошо, что была возможность уйти служить: и семье поддержка, и сама при деле, и о знакомых не стукаешься.

Вовка — это не знакомый.

Нельзя сказать, что мы знакомы. Он всегда был выше на полторы головы и старше на три класса. Его мама стригла мою. Его отец однажды выдрал меня за уши, отобрав первую сигарету, которую я достала из выроненной Вовкой пачки.

Я никогда не брошу курить.

Мои тридцать семь лет уже улыбались мне с календаря, и директор поговаривал о переводе с восьмого разряда на девятый, и как бы это обсудить в более спокойной обстановке, и Мымра горела глазами и прятала мои отчёты в мусорную корзину.