Федор Чешко - Посланник Бездонной Мглы

Даже Леф понял, что дымы рассказали плохое, когда отец неловко опустился на расхлябанное тележное днище и мрачно уставился на свои увесистые кулаки.

Потом Хон сказал:

— Мы не успели. Бешеные уже в Сырой Луговине.

— Может, тамошние сумеют отбиться? — тихонько спросил Торк, но ясно было, что ему и самому в такое не верится.

— Кому там суметь? — Хон с трудом выдавливал из себя слова. — Хику с братьями троих не осилить, а прочие у них не бойцы…

Он примолк, замотал головой и вдруг так рявкнул на Ларду, что та от неожиданности чуть не вывалилась из телеги:

— Да брось же ты скотину вымучивать, гнать по-дурному! В кровь уже задние ноги о передок избила бедная тварь, вон, гляди — красное на дороге! Думаешь, башка твоя с червоточиной, ежели вусмерть вьючное изувечишь, то мы скорей доберемся?!

Ларда нехорошо зыркнула на него, однако погонять перестала. И снова Торк загадал несмело:

— Может, Нурд успеет?

— На Витязя не надейся, — подал голос один из десятидворских мужиков. — Вчера мальчишка мой слыхал, как он у Кутя возок подряжал — в Несметные Хижины ехать. И будто бы говорил, что с утречка отправиться хочет, затемно.

— Что же за причина такая допекла его ехать? — заинтересовался примостившийся рядом с Лефом чернобородый верзила.

Хон кольнул его мрачным коротким взглядом:

— Надо оно тебе?

А вьючное не сбавило прыти, хоть уже и не понукали его, и телега неслась-моталась по колдобинам мягкой отсырелой дороги — под грохот и визг вихляющихся колес, под топот стертых, истрескавшихся копыт… Все ближе придвигались к долине серые ломаные обрывы, небо над головой стало сперва извилистой полосой, потом — полоской. Леф заерзал, засопел встревоженно. Ведь кончится когда-нибудь эта скачка, по всему видать: недолго уже осталось. А потом будет что-то совсем неизвестное, страшное что-то будет. Что? Он уже было решился подергать отца за накидку и просить объяснений, но тут Торк привстал, вскрикнул тревожно:

— Вроде как еще один дым впереди! Слышите, мужики? В Сырой Луговине горит!

— Может, тамошние кого в хижину заманили да подожгли? — понадеялся бородач.

— Тешь себя несбыточным, тешь, — Хон крепко потер ладонями лицо. — Готовьтесь, мужики. Теперь уже скоро…

Леф снова забыл обо всем — даже о страхе перед неизвестностью надвигавшегося, даже о Лардиной голой спине. Потому что мужики принялись извлекать на свет громоздкие увесистые предметы, до сей поры бережно укутанные в недешевую мягкую кожу.

Странное это было зрелище.

Заскорузлые до каменной твердости мужские ладони обрели вдруг неуклюжую ласковость, с какой, верно, не касались и бабьих тел. Как-то не вязалось подобное с тяжеловесной грубостью очертаний доставаемого.

Неприкрытое любопытство сына согрело Хонову душу. Притянув Лефа к себе, он стал пояснять вполголоса, что вот это, вроде крышки от горшка, только большое, называют щитом, им отбивают удары; такое же, но поменьше, с ремнями, оберегает грудь, а жесткий островерхий колпак защищает голову и называется шлемом.

Леф помалкивал, понимая, что для расспросов нынче не время. Но спросить хотелось о многом. Например, что это за грубая серая чешуя покрывает с одной стороны каждую из показанных Хоном вещей? Будто бы рыбья она, чешуя эта, только разве бывают рыбы такой непомерной величины? А если бывают, то сколько же люда надобно собрать, чтобы одолеть одну подобную тварь! Занятый своими мыслями, он и опомниться не успел, как придвинувшиеся мужики оттерли его от Хона и притиснули к немилосердно толкающемуся тележному борту. И Торк, и чернобородый, и рассказывавший про Витязя рыжий крепыш полезли смотреть, как Хон бережно достает из длинного лубяного короба величайшую ценность — железный меч.

Да, ценность. Железных вещей в Долине всего три: Лардин нож, за который меняла из нее целого круглорога вымогнул да еще и невинность девкину в придачу хотел; меч вот этот… Ну, и котел, что у Гуфы хранится, — память глупости пращуров, расточавших редкостный оружейный металл на безделки. Но возможно, что в расточительстве этом вовсе не пращуры повинны. Ведь древние железо сами варить не умели, привозили им его из дальних краев, каких теперь уже нет. Потому и мало его так в Мире, железа-то. И нынешние умельцы из Несметных Хижин в той беде не подмога. Где им железо, они даже бронзу толком сотворить неспособны. Против дедовской теперешняя куда как плоше выходит — больно мягка.

Прерывисто и тяжко дыша, следили воины, как Хон пробует ногтем иззубренные в бесчисленных схватках, но все еще острые кромки светлого широкого лезвия (даже Ларда перестала смотреть на дорогу, косилась через плечо на Хоновы руки). Вот это — оружие, не слишком уступающее даже проклятым клинкам бешеных. Когда рядом такое, то на копья с остриями из молочного камня, увесистую шипастую палицу Торка, неуклюжие бронзовые топоры остальных и смотреть-то не хочется.

— А похоже, последнее лето доживает меч. Ишь, иззубрился как — того и гляди, переломится при ударе.

От чистого ли сердца сказал Торк такие слова, от безысходной ли зависти, слезами звеневшей в его голосе, — этого никто не успел понять. Телега резко вильнула в сторону, с треском грохнулась бортом о камень, и сидящих в ней швырнуло на тот же камень и друг на друга. А Ларда, изо всех сил, но слишком поздно натянувшая вожжи, вылетела из телеги и брякнулась чуть ли не под копыта бьющемуся в спутавшейся упряжи вьючному.

Придавленный тяжелыми мужскими телами, Леф собрался было захныкать, но не успел. Хонова рука больно вцепилась ему в плечо, рванула, поставила на ноги, быстро ощупала локти и ребра: «Цел, что ли?» Леф закивал торопливо, однако отца уже не было рядом, он побежал помогать ставить на колеса другую телегу, опрокинувшуюся посреди дороги. Вот, значит, что получилось: заглядевшаяся на меч Ларда не уследила, как из-за поворота навстречу вывернулся запряженный парой вьючных возок. Пока ловили и вновь впрягали вырвавшуюся из сбруи перепуганную скотину, пока две вывалившиеся из встречной телеги бабы, охая и причитая, забирались обратно, Хон поймал за загривок дрожащего, то и дело оглядывающегося парня, судорожно тискающего в кулаке рукоять трепаного ременного кнута. Поймал, встряхнул пару раз, словно надеясь вытрясти из него связную речь:

— Говори, что в Луговине?! С Хиком что?! Парень мутно глянул белыми от страха глазами, забормотал:

— Посекли Хика. И братьев его посекли, и Соту, и Кролу… И Тиса в хижине сгорела, так кричала она, так кричала страшно… Прочие в скалы убежали, попрятались, а мы на телеге… Бездонная надоумила за дровами с утра поехать, только-только вернуться успел, и сразу дым… Пока дрова скидывал, пока баб собирал — эти нагрянули, и хижина загорелась, и Тиса кричала, кричала… А нас Бездонная спасла-сохранила: почитай, в самый последний миг из-под клинка вывернуться позволила… Хвала ей и слава…