Александр Сивинских - Зверь с той стороны

— Ой, куда ты… Фил, ну прекрати, руки же холодные!…

— Дорогая, — прошептал я прямо в Юлечкино ушко, одновременно нежно покусывая мочку и шалея от аромата её волос, — срочно требуется справка об исключительном состоянии моего психического здоровья. Сделаешь?

— Вряд ли. Неужели игнорирование изнывающей от любовного томления женщины в пользу дурацкого телевизора и противных бумажек — проявление нормальных поведенческих реакций половозрелой мужской особи? Да о норме тут и речи быть не может! И не смей… — она прерывисто вздохнула, — не смей таким нечестным… О-о-о, Фил!… таким нечестным способом добиваться от меня нарушения врачебной… профессиональной… эти… этики…

— Как же быть? — прошептал я, усугубляя нечестные домогательства к млеющей крошке Штерн всё более действенными и углублёнными методами.

— Ну, хорошо-хорошо, попробуем провести небольшой тест, — выдохнула она, наконец сдаваясь. — Ответь… М-м-м… О, Фил, ты серьёзно решил это сделать?… Да? Ну так не останавливайся… Нет, это был не тот вопрос. — Она собралась и почти хладнокровно спросила: — Жаль отвлекать тебя даже на секунду и всё-таки: всегда ли ты кричишь в страсти, милый?!

— А какой ответ тебя устроит вернее прочих? — проговорил я, из последних сил сдерживая наступательный порыв требующего немедленной атаки организма.

— Как можно более громкий!… - простонала она и пошла в наступление сама…

Проснувшись, Юли я уже не застал. На кухонном столе лежала начертанная её рукой записка: "От тебя пахло чужими духами, негодник. Тест сдан успешно. За справкой жду в 13.00. Целую — сам знаешь, куда! Вот именно, такая я развратница!"

Удивительная женщина! Как ни странно, она сама выступила инициатором нашего совместного греха прелюбодейства. Пришла однажды поздним февральским вечером, бросила мне на руки дубленку и заявила: "Я с мужем поругалась. Он Тотошку усыпил. Говорит, опасен. Можешь себе представить?"

Я мог, но не сознался. Поделом ему, злорадствовал я. И не говорите мне, думал я, что все псы попадают в рай. Тотошке уготована дорога в собачьи тартарары, убеждён. Где черти, обличьем вылитые коты, отгоняют лохматых грешников от ржавых мусорных баков со скудными дурнопахнущими объедками, окатывая кипятком; хлещут по морде свёрнутыми поводками и перчатками; вешают на шеи тяжеленные ледяные цепи и пинками выгоняют на непогоду. Где несмолкающим громом звучит: "Нельзя! Сидеть! Фу!" Где скачут блохи размером с лягушку и никогда, никогда не появится ни один Хозяин!

"Господи, Тотошка — опасен! — восклицала тем временем сквозь слёзы Юлечка. — Чушь! Я Сёме за это всё лицо расцарапала. Жаль, псину уже не воротишь. Поживу пока у тебя. Ты не возражаешь?" Последние слова она проговорила, прочно устроившись с ногами в любимом (потому как единственном) моём кресле и прихлебывая мой недопитый апельсиновый сок. "Вообще-то мне не свойственно разрушать семьи. А уж к Семёну Аркадьевичу я отношусь более чем хорошо. Не то, что к покойному Тотошке. И мне не хотелось бы…" — попробовал я возразить. "Вздор! — перебила она. — Не бери в голову. Я к тебе отнюдь не навсегда. А Сёме, в его возрасте, полезно чуть-чуть взболтать эмоциональную сферу. Это омолаживает, это бодрит. Наконец, это укрепляет любовь! К тому же, если ты так щепетилен, мы можем спать раздельно".

Щепетильности мне хватило на неделю.

Вру. Меньше.

А познакомились мы при довольно необычных обстоятельствах.

Всю жизнь меня любили женщины и собаки. Особенно собаки. Кстати, взаимно. Иногда я думал, ласково трепля за уши какого-нибудь цепного волкодава, что сумею пройти насквозь какую угодно свору самых злобных, самых вымуштрованных псов-убийц совершенно без проблем. Разве что лицо и руки будут собачьей слюной измазаны. А тут…

Бежал это я как-то по стадиону в компании десятков граждан, совершающих вечерний оздоровительный моцион, дышал полной грудью, думал только о хорошем… и вдруг на меня набросился оскаленный ризеншнауцер. Физкультурники врассыпную, женский визг, разнополый мат, рычание взбешённой твари и клацанье зубов. Сквозь намордник, слава Богу. Подбегает хозяйка, пса оттаскивает, едва не плача. "Тотошка, ты что, с ума сошёл? Ой, простите, не знаю, что с ним. Всегда такой милый был, спокойный. Правда, сюда мы недавно переехали, может быть, у него стресс от смены места". Я осмотрелся, заметил, что кроме испачканных одежд никаких последствий схватки нету, а хозяйка — ничего себе, и сказал, полный великодушия: "Бросьте волноваться, сударыня, со мной всё в порядке. Стресс у животного, чего уж не понять. Но, чтобы не провоцировать его на новые выпады в мою сторону, уточните, пожалуйста, в котором часу с ним гулять собираетесь? А я уж сменю расписание пробежек. Для физкультурного народа наша с ним ежевечерняя борьба была бы, конечно, отменным развлечением. И посещение стадиона возросло бы, наверное, многократно. Да только нам-то с вами какой с того навар?"

Но она решила по-другому. Дескать, если я у них дома побываю, Тотошка вмиг поймёт, что имеет дело с новым другом семьи, и облагоразумится.

Побывал я у них дома. С мужем её, Семеном Аркадьевичем, тепло познакомился. Отличный дядька. Сорок шесть лет, жены старше ровно на двадцать. Носат, бородат, самую малость пузат. Жизнелюб. Остроумен, эрудирован энциклопедически. Хирург-полостник, страстный турист и байдарочник. Неплохой исполнитель собственных, очень неплохих, песен под гитару.

"Уговорили" мы под туристские песни бутылочку «Кинзмараули» и даже определили общих знакомых, поразившись по традиции, сколь тесен мир. Чтобы не быть в долгу, пригласил их в гости и я. Ну, а потом постарался более не навязываться — больно уж откровенно на меня стала Юля поглядывать. С этаким легко идентифицируемым интересом. Как бы прицениваясь. И прицеливаясь. А Семён Аркадьевич — он ведь тоже не слепой и далеко не лопух.

Я, понятно, решил, что мне такие приключения ни к чему, чтобы с мужней женой шашни водить; да и сменил время пробежек. А заодно стадион.

Квартиру только не сменил.

Вот Юля и взяла меня прямо в берлоге и прямо за то самое место, которое силой назад вырывать — себе дороже. Решила всё самостоятельно, в одностороннем порядке. Что поделаешь — женщина независимая. Огонь-женщина. Во многих смыслах. Меня это чуток обескураживает, но претензий я, в общем, не имею. Мне, как всякому уважающему себя мужчине, владение такой норовистой лошадкой самолюбие греет.

Пока здоровья достает еженощно не высыпаться.

До назначенного Юлей часа оставалось ещё порядком времени, и я не торопясь позавтракал. Опять в полном соответствии с рекомендациями спортивных диетологов. Единственным нарушением явился лишний кусочек манника (готовит Юля просто превосходно) да большая кружка любимого мною чилийского кофе «Коронадо», сваренном на чистейшем деревенском молоке повышенной жирности. Преимуществом этого окраинного городского района в моих глазах является близость частных домов с их традиционным хозяйством. И, как следствие, возможность покупать более-менее приличные продукты питания. Ибо я, рожденный и выросший в условиях обильного употребления натурального козьего молока, чувствую себя без ежедневной порции лактозы не в своей тарелке. Что поделаешь, говаривал я Юле, привычка! Не самая дурная, а для здоровья так и вовсе полезная.