Аластер Рейнольдс - Шесть измерений пространства

Объяснение могло быть только одно: нас связывало родство.

Мы с Квилианом все еще ломали голову над тем, как все это возможно, когда поступили новости и от группы, занимавшейся изучением «яйца». Ууган — мой заместитель — на бегу распахнул двери обзорной галереи и остановился, потирая друг о друга потные ладони.

— Мы кое-что нашли, — сказал он, чуть не заикаясь от охватившего его волнения.

Квилиан указал на груду свежих распечаток с результатами генетической экспертизы.

— Как и мы. Эти чужаки оказались вовсе не чужаками. Мы происходим с одной планеты. Мне сразу подумалось, что они напоминают лемуров. И, как выяснилось, так и есть.

На Уугана это известие произвело столь же сильное впечатление, как и на нас. Мне даже почудилось, что я слышу, как заскрипели шестеренки в его голове, когда он попытался придумать хоть какое-нибудь объяснение услышанному.

— Должно быть, в далеком прошлом инопланетяне похитили стаю лемуров и, при помощи генной инженерии развили их в разумных, способных к освоению технологий, существ, — Ууган воздел указательный палец. — Или же, какая-то древняя раса рассеяла общий генетический материал сразу в нескольких мирах. И тогда эти лемуры могут происходить вовсе не с Великой Монголии.

— Так какие у тебя новости? — спросил Квилиан, слегка улыбаясь безумным теориям моего заместителя.

— Пожалуйста, пойдемте со мной к яйцу. Проще будет, если вы все увидите собственными глазами.

Мы поспешили за Ууганом, стараясь не строить пустых гипотез о том, что именно могла найти его группа. И поступили правильно, поскольку, как я понимаю, никто из нас не сумел бы угадать.

В остром конце спасательного судна исследователи и в самом деле обнаружили трюм. Большую часть груза уже вынесли наружу и разложили на палубе для дальнейшего изучения. Я мельком оглядела некоторые из предметов, пока мы направлялись к кораблю, и увидела среди них обломки и артефакты принадлежавшие уже известным нам культурам. Была здесь и разветвляющаяся штуковина из красного металла, выглядящая так, словно предназначалась для вспарывания врагов. Была и покрытая сложнейшим узором шкатулка, внутри которой лежали ряды белых яиц, со скорлупой твердой как фарфор. Увидела я и изогнутый обрезок бритвенно острой стальной фольги, начищенной до слепящего блеска. Десятки образцов, созданных десятками разных, известных нам цивилизаций, и еще десятки, свидетельствующие о существовании еще большего числа империй, о которых мы до сих пор даже не слышали.

— Они тоже собирают эти штуки, как и мы, — сказала я.

— И в числе прочего — вот это, — произнес Ууган, обращая мое внимание на объект, стоявший у люка «яйца».

Размерами и формой тот напоминал большую погребальную урну. Выполнен он был из золотистого металла, покрытого рельефной росписью, а по бокам, на самом верху были прорезаны восемь окошек, забранных зеленым стеклом. Я приблизилась и приложила ладонь к вибрирующей поверхности урны. Сквозь оконце я увидела бурлящую темную жидкость, в глубине которой плавало что-то бледное. Вначале мне удалось разглядеть только контур позвоночника, проступавшего под идеально гладкой кожей. Внутри находилось живое существо, человек, а судя по мускулатуре — мужчина; он плавал там, свернувшись в позе эмбриона. Понадобилось немало усилий, чтобы рассмотреть его затылок. Тот был гладко выбрит и испещрен отчетливо выделяющимися белыми рубцами. В жидкость свешивались ребристые шланги, уходившие, насколько я догадывалась, к дыхательной маске, сейчас скрытой от моего взора.

Квилиан посмотрел в другое оконце. Затем, после продолжительного молчания он выпрямился и кивнул.

— Думаете, это их пленник?

— Невозможно сказать, пока не вытащим его и не допросим, — произнес Ууган.

— Сделайте это, — сказал Квилиан. — Мне бы очень-очень хотелось побеседовать с этим джентльменом. — Главнокомандующий вдруг подался вперед, словно то, что он собирался добавить, предназначалось только для ушей Уугана. — Сейчас самое время все выполнить без ошибок, если ты понимаешь, о чем я.

Не думаю, что сказанное хоть как-то могло повлиять на моего помощника; он мог преуспеть, а мог и допустить ошибку — сейчас все зависело исключительно от природы поставленной проблемы, но никак не от уровня его подготовленности. К счастью, человек, заточенный в урне, был жив, а его мозг не повредился, и приведение пленника в чувство оказалось на удивление простым. Мы потратили несколько недель, готовясь к столь ответственному моменту, стараясь учесть все мыслимые осложнения. Но когда день настал, вмешательство Уугана свелось к минимуму: он просто открыл герметичную урну, извлек мужчину из жидкости и (необходимо заметить, что все было проделано с заботой и быстротой) снял с его лица дыхательную маску. Ууган держал наготове уйму медицинских приспособлений, готовясь в случае надобности оказать врачебную помощь, но она не потребовалась. Лежащий на полу мужчина вздрогнул, сделал несколько судорожных вздохов и сразу задышал ровно. Но пока еще не открывал глаз и не проявлял никаких признаков реакции на изменившуюся среду. Сканирование мозга выявило активность, но ее уровень скорее соответствовал коматозному состоянию, но не сознанию. Так же нам удалось обнаружить целую сеть микроскопических машин, встроенных и в мозг, и в нервную систему. И хотя мы не могли рассмотреть эти имплантаты столь же близко, как и извлеченные из тел лемуров, но технологии определенно различались.

Откуда же прибыл этот человек? Что знает он о фантомах?

В течение нескольких недель нам казалось, что мы никогда не получим прямой ответ на эти вопросы. На самом деле было одно свидетельство, одна зацепка, но мы чуть не проморгали ее. Прошло уже много дней с того момента, когда мы извлекли нашего «гостя» из бака. Один из инженеров, включенных в состав группы Уугана, как-то раз работал в одиночестве в той же лаборатории. Освещение было притушено, и техник при помощи ультрафиолетовой лампы стерилизовал чашки для культивирования микроорганизмов. По чистой случайности он заметил, как на шее найденного нами человека что-то засияло. Это была какая-то татуировка — ряд горизонтально расположенных символов, видимый только в ультрафиолете.

Меня позвали разобраться с этим открытием. Моим глазам предстало начертанное на арабском слово «Орел» — Альтаир. За ним следовала череда цифр — всего их было двадцать. Числовой ряд содержал знаки от одного до девяти, и еще один, десятый. Домонгольские ученые именовали его theca, либо circulus, либо figura nihili — округлый символ, буквально означающий «ничто». В нашей математике ему не нашлось места. Мне доводилось слышать утверждение, что психика монголов просто отвергает саму концепцию пустоты. Но я бы не рискнула заявлять, будто наши ученые не разбираются в науках, ведь, в конце концов, мы создали галактическую империю, существующую уже пять столетий — пусть даже ключи к этому царству мы и получили от хорхой. Хотя некоторые поговаривали, что наша математическая модель значительно упростилась бы, прими мы этот арабский символ небытия.