Олег Кулагин - Звезды в кармане

– Ну их на фиг, эти бластеры, – отозвался хмурый Димыч, – Нам бы чего проще… Без всех этих автоматических блокировок.

И тут меня осенило!

– Ленка! У тебя есть что-нибудь… не оружие, а то что можно использовать для… физического воздействия!

– Имеются плазменные резаки…

– Годится!

– …но внутри корабля они тоже не активируются.

– А что-нибудь еще проще? Без всякой автоматики?

– Есть.

– Так что же ты молчала, дубина! – заорал Васька, – Немедленно тащи сюда!

– Исполняю.

В радостном возбуждении мы склонились над выраставшим из пола бутоном. Бутон раскрылся и… ликующие вопли захлебнулись, так и не вырвавшись из наших глоток.

Внутри лежали три здоровенных, очень внушительных на вид мухобойки. По-крайней мере, так эти предметы выглядели.

– Серьезная вещь, – мрачно ухмыльнувшись, заметил Димыч, поднимая одну, – Сработана на совесть, с художественным вкусом… Но главное – бьет наповал.

А я, уже не стесняясь Ленки, произнес одну короткую, но чрезвычайно емкую по смыслу фразу.

Наше дело было дрянь. Пожалуй, хуже того случая, когда Васька втянул нас в торговлю гербалайфом.

На целых две минуты воцарилось мрачное молчание.

– А может они с антигравитационным приводом! – выпалил наконец, не желавший сдаваться Лубенчиков. И в безумной надежде завертел мухобойку в руках. Наверное, пытался отыскать ту заветную кнопку, которой этот самый привод включается.

Я не пытался его останавливать. Я прекрасно его понимал. Так неприятно, ждать завтрака, когда знаешь, что ты сам будешь главным блюдом. Точнее, одним из трех главных блюд… Тьфу-ты, дурацкие мысли лезут в голову!

Стена, на месте прохода, через который мы недавно вбежали, зловеще мигнула красноватыми вспышками. А Ленка опять задолдонила свое мрачное:

– Угроза проникновения агрессивного биологического объекта!

Оно не унималось. После долгого одиночества, оно страстно желало попасть в нашу кампанию.

Что ж, если нет ничего другого – обойдемся мухобойками. Во всяком случае, эта тварь не раз поперхнётся во время предстоящего завтрака.

Но торопиться к столу тоже не хотелось. Крепко сжав рукоятки мухобоек, мы помчались к дальнему выходу из зала.

В коридоре было пусто. Пока что, оно было занято дверью. И значит наше бренное существование продлевалось.

– Что делать будем? – хмуро вздохнул Васька, – У кого нибудь есть свежие мысли?

– Может попробуем с ним поговорить? – насупился Димыч, – Оно явно разумное. И кстати, вполне сносно понимает русский язык…

– Да. Небось, прежние хозяева научили, – скривился Лубенчиков, – Собирались сбросить его на Москву. Вместо нейтронной бомбы.

– А вдруг удастся с ним поладить? Объясним, как нехорошо есть братьев по разуму…

– Ага, – кивнул Лубенчиков, – Вот иди сам и объясняй.

Капустин кашлянул и почесал нос рукояткой мухобойки:

– Боюсь, что у меня не хватит педагогического таланта.

– Макаренко недоделанный, – буркнул Васька.

– Надо спрятаться, – предложил я, – В какой-нибудь из отсеков.

– И что это даст? – пожал плечами Лубенчиков.

– Ну, по крайней мере оно не сразу нас найдет.

– Ага, походит по «тарелке» туда-сюда, как раз нагуляет аппетит… – вставил Дима.

– Ты-то что предлагаешь? – огрызнулся я, – Вести с ним беседы о вкусной и здоровой пище?

– Ребята, а я знаю, где оно нас не достанет! – вдруг просиял Васька.

– Где, в космосе что ли?

– Раскиньте мозгами остолопы! На корабле есть только одно такое место!

Мы с Димычем переглянулись: а ведь и Васька иногда высказывает здравые мысли!

В следующую секунду мы уже мчались в сторону Отсека Полной Изоляции.

А еще через несколько секунд застыли как вкопанные. Румяный симпатичный малыш вышел из-за поворота коридора, как раз между нами и Отсеком, и приветливо помахал рукой:

– Давайте знакомиться! Давайте дружить!

Он был весь сплошное обаяние, способное растопить даже самую черствую душу. Например, душу какого-нибудь детского писателя. Но мы детских книжек не писали, поэтому начали тихо пятиться назад.

Малыш улыбнулся, очень широко, так что даже голова его стала раза в полтора больше. Тонким голоском нежно пропел:

– Я люблю живую органику! Сильно-сильно люблю!

И двинулся в нашу сторону, попутно увеличиваясь в размерах. Должно быть наша кормежка пошла ему впрок.

– Не спеши, малыш, – ласковым, хотя и дрожащим голосом, начал Димыч, продолжая отступать по коридору, – Давай сначала поговорим.

– Давай! – обрадовался мальчуган.

– Ты ведь разумное существо…

– Да, – кивнул «ребёнок», – Я очень люблю разумных существ.

Он уже вырос раза в два, правда слегка непропорционально: огромная голова все еще держалась на тонкой детской шейке.

– Ты ведь не сделаешь нам ничего плохого? – с робкой надеждой поинтересовался Димыч.

– Я не сделаю ничего плохого, – подтвердил мальчуган.

– Вот и хорошо, – обрадовался Капустин, – Чувствую, что мы подружимся…

– Мы познакомимся и подружимся, – закивал малыш, – Наши разумы будут вместе.

Димыч торжествующе подмигнул мне и Ваське: «Видите, а вы боялись! Всегда можно договориться!»

– Наши разумы будут вместе, – улыбнулось оно и уточнило ангельским тоном, – А вашу живую органику мы используем для своих оболочек.

Капустин поперхнулся, стремительно бледнея и торопливо отступил назад. Расставаться с собственной, можно сказать родной, органикой ради какого-то единения разумов – очень сомнительная затея. В этом мы трое были единодушны.

С другой стороны, всё запросто могло произойти и без нашего желания.

Предчувствуя это, Васька выронил мухобойку и зачем-то стал рыться в карманах. Что он там хочет найти? Парочку гранат Ф-1? Не знаю, хватило бы этого или нет. Полное взаимопонимание иногда требует очень весомых аргументов.

– Я всегда использую живую органику для оболочек. Это очень хорошо, – продолжал малыш с таким выражением, словно рассказывал стихотворение на детском утреннике, – Если у меня будут хорошие оболочки, я смогу принимать любую форму.

И, в доказательство, немедленно превратился в здоровенную, больше двух метров ростом, карикатурную копию Димыча.

– Не похож, – продолжая отступать, хмуро заметил Капустин. Судя по голосу, желания общаться с братьями по разуму у него заметно поубавилось.

– Не надо бояться, – с легкой укоризной сказало существо. Вернулось к первоначальному облику ребенка-переростка и сделало пару шагов в нашу сторону.

– Это будет хорошо и приятно… – добавило оно почти тем же тоном, с каким во времена перестройки рассказывали о приватизации молодые реформаторы. В общем, и до самой тупой органики должно было дойти, насколько приятная процедура нас ждёт.