Ли Брэкетт - Исчезнувшая Луна

Сияющий Юноша из Неведомого мира. Спящий мальчик, окруженный живым светом.

Сиран завороженно смотрел на маленькую детскую фигурку. Он мог бы простоять здесь целую вечность, им овладело странное оцепенение, сердце его замерло, грудь тяжело вздымалась.

Наконец ему удалось стряхнуть с себя этот мрак, и он шагнул вперед, в свет.

Прозрачная опаловая стена не пропустила его. Думая о Маус, он сделал новую попытку, потом еще и еще, пока не убедился в тщетности своих усилий. Тогда он закричал.

Крик его разбился о светлую преграду и вернулся к нему гулким эхом, но спящий не шевельнулся, даже дыхание его осталось таким же ровным.

Сиран вновь вспомнил о Маус и в бессильном плаче упал на пол.

Вдруг стена исчезла.

Он не поверил своим глазам, он еще раз протянул руку, и рука его не встретила преграды. Тогда он бросился вперед, в темноту, и с размаху ударился о каменную перекладину креста. Вокруг него снова вспыхнул свет.

Только теперь свет изменился: он тускнел, мигал и переливался, как будто боролся за свою жизнь.

Как солнечные шары. Как небесный свет, несущий жизнь этому миру. Больное и бессильное сердце старика, последний взмах крыльев умирающей птицы..

Ужас охватил Сирана, колючим комком подкатил к его горлу, сдавил грудь, сковал тело мертвенным холодом. Сиран оглянулся..

Свет загорался, пульсировал и из последних сил пытался задушить его в своих объятиях, но время было упущено.

Сиран вновь почувствовал себя орудием судьбы, для которого настал назначенный час. Ему вспомнились слова андроидов: «Если мы закончим вовремя. Если не закончим, ничто не будет иметь значения».

Тень через весь мир, мрак и смерть.

Порабощенная Маус с пустыми глазами строит сияющее чудовище, которое по воле нечеловеческого разума станет уздой для мира.

Это не вязалось со здравым смыслом, однако было реальнее самой реальности. И ключ к этому запутанному лабиринту загадок был здесь — черноволосый мальчик, спящий на каменном кресте.

Сиран подошел ближе. Мальчик чуть заметно шевельнулся, и слегка нахмурился, словно уменьшение силы светлой стены обеспокоило его. Однако вскоре мальчик вздохнул, опять улыбнулся и глубже уткнул голову в сгиб руки.

— Бас, — сказал Сиран и не узнал своего голоса. — Лорд Бас!

Мальчик не слышал. Сиран окликнул его громче, затем положил руку на гладкое белое плечо и встряхнул — сначала осторожно, потом сильнее. Бас даже не моргнул.

Сиран потряс кулаками в воздухе и беззвучно выругался, затем почти инстинктивно присел на каменную платформу и взял в руки арфу.

Он ни на что не надеялся, просто игра на арфе была для Сирана так же естественна, как дыхание, и то, что скопилось у него на душе, изливалось наружу вместе с этими прекрасными звуками. Сейчас он даже не думал о музыке, он думал о Маус, но это было одно и то же.

Первые случайные аккорды зажурчали по стенам молочного света. Затем скорбь Сирана пробежала от его дрожавших пальцев к струнам, и он послал ее кружиться в неподвижном воздухе. Струпы пели неистово и дико, но этот хаос звуков заставлял Сирана на время забыть свою боль.

Время исчезло, и сам он исчез вместе с ним. Остались только арфа, поющая погребальную песнь черноволосой Маус и миру, в котором она жила. Все остальное утратило смысл. Важно было только это.

Наконец не осталось ничего, чего бы арфа еще не оплакала. Последний аккорд канул в пустоту, и в зале остался только маленький человек в желтых лохмотьях, молча скорчившийся у каменного креста, закрыв лицо руками.

Затем слабо и отдаленно, словно эхо другого — неведомого — мира, послышалось:

— Не опускай завесу, Марсали! Не..

Сиран насторожился. Губы мальчика шевелились. Лицо с закрытыми глазами исказилось в мольбе. Руки тянулись, пытаясь удержать что-то, ускользавшее как туман.

Темный туман. Туман снов. Он укрывал глаза мальчика даже в тот момент, когда они открылись.

Серые глаза, затуманенные сном. Затем туман сгустился в слезы…

Бас вскрикнул «Марсали!» так, словно сердце его должно было вот-вот разорваться. Он лежал неподвижно, устремив невидящие глаза на молочный свет. По щекам его бежали слезы.

— Лорд Бас, — тихо позвал Сиран.

— Проснулся, — прошептал мальчик. — Я опять проснулся. Музыка., арфа звучала. Я не хотел просыпаться! Боже, как..

Внезапно он сел. Ярость, слепая злоба на этом юношеском лице ошеломили Справа, как грубый удар кулаком.

— Кто разбудил меня? Кто посмел разбудить меня?

Бежать было некуда. Стена света и память о Маус не давали ему двинуться с места. Сиран сказал:

— Это сделал я, лорд Бас. Это было необходимо.

Серые глаза мальчика медленно повернулись к пришельцу. Сердце Сирана дрогнуло и перестало биться. Откуда-то из-за пределов мира на него дохнул великий холод и обволок его крепче, чем молочный свет, тяжело и плотно, как могильная земля.

Лицо мальчика было круглым и гладким. Никаких теней, даже под щеками. Розовые девичьи губы, длинные темные ресницы, а под ними серые глаза, постаревшие от страданий, боли и возраста, превосходящего человеческое понимание, глаза, видевшие бесконечную вереницу рождений и смертей, сплошным потоком следующих друг за другом, глаза, выглядывавшие из-за решетки личного ада, подобного которому никогда не создавалось для человека.

Сильная юношеская рука скользнула по меху и шелкам и что-то схватила. Сиран понял, что это смерть.

Вдруг он разозлился. Думая о Маус, он взял грубый рокочущий аккорд. Он изливал свою злобу в горьких, едких словах жаргона цыганских кварталов, а в это время Бас неумело вертел в руках оружие.

Его длинные ногти спасли жизнь Сирану: они мешали сжать пальцы, а тем временем яростная музыка сделала свое дело.

Бас прошептал:

— Ты любишь женщину.

Сиран утвердительно промычал что-то.

— Я тоже. Я сотворил женщину и поселил ее в свои сны. Ты же разбудил меня. Знаешь ли ты, что это значит?

— Может быть, я спас мир. Если легенда верна, то ты создал его и не имеешь права спать, когда он гибнет.

— Я построил и другой мир, человек, мир Марсали. Я не хочу оставлять его.

Он наклонился к Сирану.

— Я счастлив в том мире. Я там свой. И знаешь почему? Потому что он создан моими мечтами. Именно таким я хотел видеть его, и людей, и Марсали, и самого себя Меня выгнали из одного мира, я построил другой, но он оказался таким же, как первый. Я не человек, я не принадлежу ни людям, ни миру, в котором они живут. И вот я научился спать и видеть сны.

Он снова лег. Он выглядел таким трогательно юным, когда длинные ресницы скрывали его глаза.