Лента Ососкова - История первая: Письмо Великого Князя

Так и жил он, радуясь, что остаётся неузнанным, уже шесть лет в этом доме в тихом районе близ огромного Сетуньского парка.

— Так это вы спасли Великого князя? И Ижу взяли, да, — не потеряв ни одного солдата?! А когда ударную дивизию Равелецкого выводили из окружения — ведь это же тоже вы? — посыпались на полковника вопросы поражённых мальчишек. Всё подряд, безо всякой хронологии, единой изумлённой кучей…

Живая легенда! Герой Забол-Выринейской войны!

— Так, так, хватит! Стоп! Остановились, помолчали, а я пока постараюсь по порядку ответить, — сдался под их натиском Заболотин-Забольский. — Князя… Да, спас, но, разумеется, не в одиночку, — он бросил странный взгляд в сторону кухни, — «Один в поле воин», ребят, — это где угодно, но не в поле. Про Ижу — сложно сказать: убитых-то не было, но на ногах после боя осталось стоять человек двадцать из роты. «Уда» Равелецкого… Ну, там было несколько батальонов, в составе одного из них и моя рота тоже.

О том, что командование батальоном ему пришлось принять ещё до встречи с дивизией Равелецкого, как и о многом другом, он умолчал. Вместо этого только заметил:

— Да, к слову, я уже не капитан, а полковник.

Ребята были в полном восторге. Про историю с лифтом было забыто — да какой лифт? Здесь сам Заболотин-Забольский! Так что теперь они просто во все глаза глядели на живую легенду, и даже казавшийся нескончаемым поток вопросов потихоньку иссяк.

— А теперь идёмте на кухню, — решил Заболотин, забирая у мальчиков саблю, и, почтительно поцеловав государев вензель, убрал её в ножны. Ребята никак не сдвигались с места, пока полковник не повесил оружие на стену и не подтолкнул некоторых из них в спины.

И квартира преподнесла гостям очередной сюрприз: за стеллажом располагалась ещё одна комната, выходящая в коридор почти дверь в дверь с ванной. Вот такое вот кругосветное путешествие.

Комната эта, третья по счёту, по обстановке резко отличалась от двух предыдущих. Фотографий ни на стенах, ни на книжной полке не было, только стояла одна на почти пустом письменном столе. И, опять же, на ней не было людей: неизвестный фотограф запечатлел сентябрьский лес и недавно насыпанный, только-только успевший зарасти редкими кустиками травы холм с молодой, чудно? искривлённой сосенкой наверху, у которой был вкопан крест. Прямо на фотографии в углу маркером были записаны, по-видимому, координаты этого места: ряд чисел.

Сбоку от стола, у другой стены, стояла застеленная кровать. Ни единой складочки на покрывале, ни единой вещи, кроме какой-то книги, уголок которой виднелся из-под подушки.

А на стене над кроватью золотой краской был нарисован пацифик. Нарисован жирно, с размахом, краски художник не жалел, — диаметром символ пацифизма вышел около метра. И прямо на нём висел АКСО-3п — «внучок», «акса», калаш «третьего поколения». Оружие, которое под силу было «использовать по назначению» девятилетнему ребёнку…

А под пацификом всё той же золотой краской было написано: «Тот, кто действительно против войны, знает её в лицо».

Мальчики тут же застряли перед автоматом, слегка ошалело взирая на пацифик и надпись. Видимо, не знали ещё значения «птичьей лапки» в круге.

— Чай стынет, — в комнату вошёл Сиф, без восторга покосился на любопытствующих мальчишек и, как бы невзначай оказавшись рядом с кроватью, положил руку на автомат. В отличие от полковника, он не собирался давать играть с оружием.

— Ты же его только что заварил, — усмехнулся полковник. — Разве нет?

— Так точно, только что. Как залил чайник — так чай и стал потихоньку остывать, — последовал невозмутимый ответ. Сиф чувствовал себя рядом с мальчишками очень взрослым и серьёзным. В их уже, кажется, возрасте он начал спать в обнимку с пистолетом-пулемётом и впервые выстрелил в живого человека — насмерть. Поэтому сейчас он буркнул нетерпеливо: — Так что идёмте.

Ребята неохотно двинулись к дверям, за ними следом — Заболотин, обернувшись и понимающе кивнув ординарцу. Сиф мотнул головой: «Всё путём! Жалеть не стоит», — и остановился перед фотографией на столе, затем решительно перевернул её лицевой стороной вниз, дождался, пока дети выйдут, и только после этого вышел сам, бросив напоследок взгляд на полупустую комнату. Юный офицер не захламлял её вещами, оставляя лишь то, что соответствовало его странному понятию о красоте и удобстве. Данью красоте были пацифик и надпись под ним, ещё, возможно, автомат и фотография. Остальных исключительно эстетических вещей в комнате не было.

Кухня в квартире тоже была комнатой особенной. И не просто потому что она была типично холостяцкой, где всё лежало «на виду, чтобы не потерять». Здесь, на обеденном столе, вперемешку с вазочками с печеньем и чашками, скапливались книги. Книг было много, книги были разные и на совершенно различные, порою неожиданные темы. Философия, учебник по физике и сборники стихов, научная фантастика и уйма духовной литературы — мирно соседствовали представители самых различных направлений, тематик и жанров. На стене висел большой экран, рядом подмигивал синим огоньком системный блок, кажущийся по сравнению с лежащим рядом массивным томом «Сказок Северной Европы» просто миниатюрным.

Удивительное рядом: вопреки всему, места на столе для чаепития хватало. Заболотин-Забольский разлил чай по чашкам и предложил ребятам рассаживаться. Поскольку мест за столом изначально было ограниченное количество — три разномастных стула — сам полковник собирался остаться стоять, но Сиф, притащивший четвёртый стул из своей комнаты, решительно попросил «его высокородие» никого не смущать и сесть. А то, мол, всех совесть заест без хлеба и кефира.

Сам офицерик, к слову, уселся на подоконнике. Даже притащи он ещё один стул, тот просто не поместился бы на захламлённой кухне.

— А теперь вспомним о причине вашего здесь присутствия, — отхлебнув чай, сказал совершенно мирным тоном Заболотин, когда все уселись. Дети переглянулись и приуныли. Такие вещи им обсуждать совсем не хотелось, особенно сидя за чашкой чая с полковником Заболотиным-Забольским.

Повисло немного виноватое молчание, потом один из мальчиков — тот самый конопатый — поднял глаза на офицера:

— Может, там моя мама уже пришла, — с безнадёжным вздохом признался он. По тому, как неловко стали прятать глаза остальные ребята, ясно стало, что про два часа он тогда, в лифте, соврал, а сейчас не смог больше молчать.

Заболотин деликатно сделал вид, что ничего не заметил, согласно кивнул и предложил:

— Ну, если она пришла, то надо ей позвонить, и сказать, что вы у меня сидите. А то она будет волноваться. Только, чур, уговор: что я Заболотин-Забольский — никому ни слова. Не хочу никаких ко мне паломничеств, бесконечных любопытных гостей и всего в том же духе. Так что — просто офицер из сто тринадцатой квартиры. Понятно?