Роберт Хайнлайн - Восьмой день творения

— Док, вы хорошо себя чувствуете?

— Чёрт возьми, да бросьте вы свой психоанализ! Это всего лишь аллегория. Я хотел сказать, что мы не последняя ступень эволюции. Вот что я имею в виду: из слизи зародились одноклеточные существа. Они эволюционировали и заселили океаны жизнью, от двоякодышащих амфибий — и дальше вверх, и вот континенты заселены.

Могла ли жизнь остановиться на достигнутом? Думаю, нет. С точки зрения рыб атмосфера — глубокий вакуум, не пригодный для поддержания жизни. Верхние слои атмосферы, на высоте шестьдесят, семьдесят, до ста тысяч футов, воспринимаются нами как нечто близкое к вакууму, не пригодное для поддержания жизни. Но это не так, и мы знаем, что это не так — это не вакуум, я имею в виду. Разреженное, да, но там есть вещество, и много лучистой энергии. Почему бы там не быть жизни, разумной жизни, высокоразвитой жизни? Жизни, развившейся прямо здесь, на этой планете, с той же общей родословной, как мы сами или рыбы?

Айзенберг глубоко вздохнул.

— Подожди, Док. Просто притормозите. Я не оспариваю теоретическую допустимость вашего тезиса, но мне кажется, что у вас нет ни одного прямого доказательства. Мы никогда их не замечали, не было никаких доказательств их присутствия. По крайней мере, — добавил он, — до последнего времени. Теперь что-то появилось высоко в небе, то, что создало Столпы и огненные шары, но мне кажется, что они должны были прибыть извне, иначе мы бы что-то замечали и раньше.

Грейвз покачал головой:

— Не обязательно. Видит ли муравей людей? Я в этом сомневаюсь.

— Да, но… Чёрт возьми, у человека глаза лучше, чем у муравья.

— Лучше для чего? Для его собственных потребностей, конечно же. Предположим, что существа Икс живут слишком высоко, или их тела слишком разрежённые или они движутся слишком быстро для того, чтобы мы их замечали. Чёрт возьми, даже такая большая и твёрдая вещь, как самолёт, может подняться достаточно высоко, чтобы пройти вне нашего поля зрения, даже в ясный день. Если Иксы разрежённые или даже полу-прозрачные, мы никогда их не заметим… даже по затуханию звёзд, или в виде тени от Луны — хотя на самом деле ходили кое-какие очень странные истории о подобного рода вещах.

Айзенберг позволил себе немного обдумать это, прежде чем продолжить разговор.

— Возможно, вы правы, док, я не знаю. И похоже, не имеет значения, откуда прибыли эти Иксы — они здесь, и они представляют собой угрозу нашему собственному виду. Мы должны выбраться отсюда и предупредить всех!

Перед смертью Грейвз почти не приходил в сознание. Билл почти всё это время просидел рядом с ним, не смыкая глаз, лишь изредка забываясь чутким кошачьим сном. Он мало что мог сделать для своего друга, только смотреть на него, но даже это было утешением для них обоих.

И всё же он дремал, когда Грейвз произнёс его имя. Он тут же проснулся, хотя звук был едва слышным шёпотом.

— Да, док?

— Я больше не могу говорить, сынок. Спасибо за заботу.

— А, пустяки, док.

— Не забывай, зачем ты здесь. Когда-нибудь у тебя появится шанс. Будь готов к этому и не загуби его. Нужно предупредить людей.

— Я сделаю это, док. Клянусь.

— Хороший мальчик… — а потом, чуть слышно, — Спокойной ночи, сынок.

Айзенберг сидел перед телом, пока оно не остыло и не начало коченеть. Затем, измученный долгой всенощной и эмоционально опустошённый, он рухнул в глубокий сон. Когда он проснулся, тело уже исчезло.

Он твёрдо решил остаться верным данному обещанию, но он был убит горем и отчаянно одинок. Ещё больше его угнетала собственная неспособность предпринять какие-либо действия. Он потерял аппетит, он страдал от нервного расстройства желудка, он был на полпути от потери рассудка. Он совершенно исхудал.

А потом наступило «утро», когда его водный рацион немного изменился. Сферы приобрели слабую розоватую переливчатость вместо ледяной прозрачности, а у воды из которой они были сделаны, появился едва ощутимый посторонний привкус. Но в том состоянии, в каком он находился, Айзенбергу было уже на всё плевать.

Через несколько минут ему уже было не наплевать — он был счастлив. Он не был пьян, не свихнулся и по-прежнему осознавал своё нынешнее положение, но, тем не менее — счастлив. Избавленный от отчаяния, совершенно удовлетворённый, наполненный уютным теплом. У него был отличный аппетит. После завтрака он чувствовал, что бодр и полон сил, как после разминки.

С тех пор его водный рацион всегда был только модифицированный. Он знал это, но ничего не мог поделать, ибо человек может довести себя до самоубийства добровольной голодовкой, но не путем добровольного отказа от воды. Тело не позволит. А, кроме того, препарат никак не повлиял на его решимость действовать, если возникнет такая возможность. Он даже был благодарен своим «врагам» за то, что они предоставили ему средство, посредством которого он мог поддерживать свой боевой дух.

Он снова начал вести свой татуированный календарь после смерти Грейвза, и записал больше «года» «недель». После этого он отказался от календаря; это было больно и вызывало воспаление раздражённой кожи; кроме того, в нём больше не было необходимости. Календарь был предназначен для того, чтобы помочь ему поддерживать его дух, но теперь его моральный дух был всегда на высоте, благодаря человечьему аналогу кошачьей мяты, добавленной в его рацион.

Правда, из-за того, что он отказался от единственного простейшего способа вести записи, он так и не узнал (хотя, возможно, для него это и не имело никакого значения), что прошло ровно три тысячи двести семь «ночей» с того момента, как он был схвачен и посажен в клетку, до того дня, когда он умер — по-прежнему вполне счастливым человеком.

Примечания

1

В оригинале обыгрывается «ichthyology» и «icky».

2

QED (Quod Erat Demonstrandum) — Что и требовалось доказать (лат.)

3

Ergo — Следовательно (лат.)

4

Ipso facto — В силу самого факта (лат.)

5

«Бытие», гл. 1, ст. 28.