Джордж Мартин - Стеклянный цветок

- Разведутся насекомые, - предостерегла я, - паразиты, жалящие мухи и древоточцы. А в фундаменте грибки и гниль в стенах. Тебе придется спать под москитной сеткой. И постоянно убивать, день и ночь. Твой деревянный дворец будет плавать в испражнениях и останках миллионов крошечных тварей. Ты станешь причиной миллионов смертей, и через несколько лет призраки миллионов насекомых будут по ночам заполнять твои залы.

- Тем не менее, - возразила она, - я построю живой и теплый дом, а твой был холодным и мертвым.

Наверное, каждому свои символы.

И свои страхи.

- Сотри его, - посоветовала она. - Очисти кристаллы, иначе со временем он поглотит тебя и ты станешь еще одним призраком - узником машины.

- Стереть? - Я рассмеялась бы, если бы голосовые связки были рассчитаны на смех. Я вижу ее насквозь. Ее душа вся отражается на этом нежном личике. Я могу пересчитать все поры ее кожи и зафиксировать любую вспышку неуверенности в этих фиолетовых глазах. - Ты хочешь сказать: "Сотри себя!" Кристалл - дом для нас обоих, дитя. Кроме того, я его не боюсь. Ты не поняла главного. Клерономас был кристаллическим, призрак органикой, так что исход был предрешен. У меня все иначе. Я - такой же кристалл, как и он, и так же вечна.

- Мудрая... - начинает она.

- Неверно, - поправляю ее я. - Ну тогда Сириан, если тебе так хочется.

- Снова неверно. Зови меня Клерономасом. Кем только не побывала я за свою долгую жизнь, но вот легендой быть еще не доводилось. В этом что-то есть. Маленькая девочка смотрит на меня.

- Клерономас - это я, - говорит она высоким удивленным голоском.

- Да, - соглашаюсь я. - И нет. Сегодня мы обе - Клерономас. Мы прожили одну и ту же жизнь, сохранили те же воспоминания. Но с этого дня наши пути расходятся. Я - сталь и кристалл, ты - детская плоть. Ты говорила, что хочешь жизни. Бери ее, она твоя - и все, что с ней связано. Твое тело молодо и здорово, оно только начинает расцветать, перед тобой долгие, богатые событиями годы. Сегодня ты еще считаешь себя Клерономасом. А завтра?

Завтра ты снова научишься страсти и раздвинешь свои ножки Хару Дориану, и будешь вскрикивать и содрогаться, когда он доведет тебя до оргазма. Завтра ты родишь детей в крови и боли и будешь смотреть, как они растут и стареют, как рожают собственных детей и умирают. Завтра ты проедешь через топи, и обездоленные будут бросать тебе дары, проклинать тебя и превозносить, они будут на тебя молиться. Завтра прибудут новые игроки, умоляя о теле, о новом рождении, о единственном шансе, корабли Хара Дориана приземлятся с новыми призами, и все твои принципы будут снова и снова перепроверяться и формироваться заново. Завтра Хар, или Джонас, или Себастьян Кейл решат, что ждали достаточно, ты вкусишь медовое предательство их поцелуя и, возможно, победишь, а возможно, нет. Никакой уверенности. Но вот что я обещаю тебе наверняка. В один прекрасный день после долгих лет жизни (правда, когда они пройдут, то уже не покажутся долгими) в тебе начнет расти смерть. Семя уже посеяно. Возможно, в этих маленьких сладостных грудках, которые Раннару так хочется поцеловать, поселится болезнь; возможно, во сне твое горло перережет тонкая проволока, или внезапная солнечная вспышка выжжет всю эту планету. Но смерть придет, и раньше, чем ты думаешь.

- Я знаю. Пусть будет так, - сказала она и улыбнулась. Кажется, она не кривит душой. - Жизнь и смерть. Я долго существовала без них, М... Клерономас.

- Ты уже начинаешь забывать, - заметила я. - Каждый день ты будешь утрачивать все больше воспоминаний. Сегодня помним мы обе. Мы помним хрустальные пещеры Эриса и первый корабль, на котором служили, помним морщинки на лице отца. Мы помним, что сказал Томас Чанг, когда команда решила не возвращаться на Авалон, и слова, которые он произнес, умирая. Мы помним последнюю женщину, с которой занимались любовью, ее тело и запах, вкус ее грудей и как она стонала от наших ласк. Она умерла восемьсот лет назад, но она живет в нашей памяти. И умирает в твоей, ведь правда? Сегодня ты Клерономас. Но я - тоже он, и я Сириан с Эша, и маленькая частица меня - это все еще наш призрак, бедняга. Но когда наступит завтра, я сохраню себя такой, какая есть, а ты... ты будешь властелином разума, а может, сексорабыней в каком-нибудь благовонном борделе на Симеранге или ученым на Авалоне, но в любом случае не тем, что ты сейчас.

Она поняла. Она приняла это.

- Значит, ты будешь вечно играть в Игру ума, - сказала она, - и я никогда не умру.

- Ты умрешь, обязательно умрешь. Бессмертен Клерономас.

- И Сириан с Эша.

- Да.

- И чем ты собираешься заняться? - спросила она.

Я подошла к окну. Здесь на подоконнике стоит стеклянный цветок в простой деревянной вазе. Его лепестки преломляют свет. Я посмотрела на ослепительное солнце Кроандхенни, горящее в ясном полуденном небе. Теперь я могла смотреть прямо на него, могла задержать взгляд на солнечных пятнах и пылающих языках протуберанцев. Я слегка перенастроила кристаллические линзы моих глаз, и пустое небо расцвело звездами. Такого обилия звезд я до сих пор не видела, не представляла себе.

- Чем собираюсь заняться? - переспросила я, глядя на таинственные звездные россыпи, видимые мне одной. Они напоминали мою обсидиановую мозаику. - Там миры, которых я еще не видела, - сказала я своей сестре-близняшке, отцу, дочери, врагу, зеркальному отражению... кем бы она ни была. - Есть вещи, которых я пока не знаю, и звезды, которых я даже сейчас не вижу. Чем буду заниматься... Всем. Для начала всем.

Пока я говорила, в открытое окно влетело толстое полосатое насекомое. Шесть прозрачных крылышек разбивали воздух так быстро, что человеческому глазу уследить за ними было просто невозможно, а я могла бы сосчитать все их взмахи. Насекомое на секунду опустилось на стеклянный цветок и, не найдя ни нектара, ни пыльцы, улетело восвояси. Я проводила его взглядом; удаляясь, маленькое смертное существо все уменьшалось и уменьшалось, а когда я наконец напрягла свое зрение до предела, затерялось среди болот и звезд.