Михаил Михеев - Год тысяча шестьсот
Ника сказала, что ему не хватает черной повязки на глазу.
- Буду походить на адмирала Нельсона?
- Вообще-то я имела в виду пирата Билли Бонса, впрочем, тебе, историку, виднее. Клим, ты там недолго? Одной мне что-то здесь не по себе. Куда ты положил шпагу?
- Вот она, на кровати. Чего ты боишься?
- Не то чтобы боюсь... Только все же возвращайся побыстрее.
Оставшись одна. Ника присела на лежанку и оглядела маленькую каютку.
У изогнутого борта, под квадратным окном - на таком же месте, как у дона Мигеля, - был прикреплен стол, на нем, в специальном ограждении, находился красивый глиняный кувшин - Ника заглянула в него, там была вода. Возле стола - табурет, в углу - высокий сундучок, красиво окованный медными начищенными полосками.
Крепко пахло трубочным табаком.
Ника с подозрением пригляделась к потертому покрывалу на лежанке.
"Поди, еще и блохи есть?" - подумала она. "Ну и черт с ними..."
Она отодвинула шпагу, прилегла, закинув руки за голову. Полежала некоторое время, прислушиваясь к обрывкам разговоров на незнакомом языке, доносившемся с палубы через открытое окно. И незаметно для себя задремала.
Проснулась от стука: по палубе катили что-то тяжелое - похоже, бочку.
Клима еще не было. "Вот, распировался там!"
Она встала с лежанки, прошлась по каюте, выглянула в окно. Красное солнце висело над горизонтом, тускло просвечивая сквозь наползавшую мутную пелену.
"Фу ты, пропасть! И здесь туман..."
От нечего делать Ника взяла с лежанки шпагу, стала в позицию. Сделала длинный выпад для прямой атаки, и только собралась ударить в дверь, как она открылась и на пороге появился Клим.
- Ой-ой! - сказал он.
- Дьявольщина! - вырвалось у Ники, и она почему-то уже не удивилась, хоть раньше никогда не употребляла этого слова. - Чуть не проткнула тебе живот.
Клим прошел в угол, удобно расположился там на сундучке. Кивнул на шпагу.
- Упражняешься, значит? Надеешься попасть в Гавану, на финал?
- А чем это от тебя несет?
- Ром, добрый ямайский ром!
- Я его жду, жду. А он, видите ли: "добрый ямайский ром".
- Выпил стаканчик, неудобно было отказаться, пили за нашего короля.
- Какого - нашего?
- Английского, разумеется. Его высочество Вильгельма Оранского.
- Не помню такого.
- Ничего не потеряла. Неважный был король.
- Тем более нечего было за него пить.
- Зато я примерно узнал время, где мы находимся. Из истории известно, что Вильгельм Оранский захватил английский престол...
- На это у него все же ума хватило?
- Так все короли старались прибрать к рукам то, что плохо лежит. Захватил престол в 1688 году... Наша "Аркебуза" идет из Порт-Ройяла, вышла из него два дня назад, он был еще цел. Погибнет Порт-Ройял в 1692 году. Следовательно, мы находимся где-то между 88-м и 92-м годами семнадцатого столетия.
- Ничего себе. Только, знаешь, как-то плохо верится...
Ника подняла шпагу, ткнула ее в пол. Опустила руку, шпага упруго качнулась из стороны в сторону. Клим посмотрел на рукоятку шпаги задумчиво.
- Да, - сказал он. - Поверить трудновато, конечно...
- А может, ничего этого нет, Клим. Просто плывем мы в своем ящике по морю... И грезим, как во сне.
Клим толкнул рукоятку шпаги пальцем, некоторое время следил, как она покачивается. Потом взглянул на Нику, кивнул одобрительно.
- Знаешь, такая мысль мне тоже приходила, но не было времени продумать все, как следует. Сейчас я это попробую сделать. В смысле гипотезы, разумеется.
- Давай хоть гипотезу.
- С позиции привычных понятий допустить, что мы на самом деле, то есть физически, переместились в прошлое - трудно. С физикой как-то не увязывается. Я тоже думаю, что мы с тобой плывем в кресле по Карибскому морю и грезим, как ты сказала. Ощущаем себя в семнадцатом веке. Переместились не мы, а наше воображение.
- Это как?
- Примем за основу то, что дон Мигель рассказал мне про своего брата. Он был талантливым физиком, как Хевисайд, и до многого сумел додуматься. Скажем, он утверждал: "Все, что происходит в нашем мире, не исчезает бесследно". По его теории "свершившееся - существует!" Можно представить себе еще мир, в котором события происходят те же, что и у нас, но отстают от наших по времени. Рассуждая так, брат дона Мигеля не одинок, - свойства времени и пространства нам неясны до сих пор. Йоги, скажем, тоже толкуют о многомерности миров, но их рассуждения относят к области теософии, а теософию современная физика обходит стороной. Но брат дона Мигеля пошел дальше рассуждений. Зная, что мышление человека - это движение электронов, следовательно - волновой процесс... Я рассуждаю предположительно, понимаешь, я же не физик.
- Это хорошо, что ты не физик.
- Почему?
- Вот тогда бы я уже ничего не поняла. Но продолжай. Так, что сделал брат дона Мигеля?
- Ни много ни мало, он сконструировал прибор, назовем его генератор каких-то там колебаний, который, воздействуя на наше сознание передвигает его в этот параллельно существующий, но отстающий по времени, мир. Я повернул ручку на кресле, генератор включился, и вот мы в семнадцатом веке, и наше сознание следует по событиям, которые происходили в мире почти триста лет тому назад.
- Значит, нас здесь нет, одно воображение?
- Одно воображение.
- Это уже лучше... И наше воображение следует по событиям, которые когда-то происходили в Карибском море? Значит, все, что мы видим, уже когда-то было.
- Следовательно, было.
- В семнадцатом веке плыла "Аркебуза" на Кубу. И подобрала на борт двух пассажиров, двух советских граждан в одежде из синтетики, которой в то время и быть не могло...
- Умница!
- Но, черт возьми, как же так, Клим?
- Вот этого я тебе объяснить не могу. Сам не понимаю. Какое-то наложение будущего на прошлое.
- А дон Мигель, он так же путешествовал в прошлое? Сидел в ящике, а воображение его было в семнадцатом веке. Может быть, в Порт-Ройяле?
- Воображаемой?
- Конечно. Ты же сама обратила внимание, что ни на рубашке, ни на камзоле не осталось следа после удара. И рубашка была цела, и камзол.
Ника выдернула шпагу из пола, потрогала пальцем ее острие.
- Это что же... Если я, скажем, ударю тебя сейчас шпагой, то когда мы вернемся в наше время, у тебя окажется такая же рана, как у дона Мигеля?
- Конечно.
- А если я ударю сильно и точно, и ты здесь умрешь...
- То и в наше время вернусь уже мертвым.
- Ну тебя! Ум за разум заходит.
- А поэтому не будем много размышлять. Рассуждения мои тоже приблизительные и весьма. Но одно мне ясно - мы ощущаем себя здесь, и это главное. И это для нас настоящее. Хотя этот мир как бы невзаправдашний, иллюзорный, но рисковать в нем нам нельзя. Никак нельзя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});