Кристофер Макнамара - Горец (4)

А оружие Дункана отведено далеко в сторону. Безнадежно далеко...

Знал Дункан, что Учитель не обезглавит его. Но, несмотря на это, бешеная ярость исказила его лицо. Все смешалось в ней, в этой ярости: злоба на себя, никак не постигающего науку боя, на своего Учителя, на судьбу...

Ярость боя...

И Конан убрал свой меч.

- А вот это - второй из твоих главных грехов, - сказал он, как будто и не было ничего.

- Какой еще - "второй"?! - Дункан, словно бык на арене, повел налитым кровью глазом.

- Да, именно этот... Ненависть к противнику. Желание победить... Боязнь унижения... Ну что, может быть, ты спросишь теперь - "что за бой без ненависти?"

- Не спрошу, - Дункан потупился.

- Молодец! А я вот - спросил в свое время...

- Ты? Спросил? У кого?

Конан усмехнулся:

- У своего Учителя, разумеется. Уж не думал ли ты, что я родился с моим воинским умением? Или - что под кустом я его нашел?

(По правде сказать, чуть ли не так Дункан и считал. Мысль о том, что у его Учителя был свой Учитель, потрясла его до глубины души.

Но тогда он постеснялся признаться в этом...)

- Нет. Я вообще не думал об этом. И не намерен думать - во всяком случае, до обеда, - злость слетела с Дункана, не оставив следов. Правда, точно так же - разом! - она может и вернуться...

Он знал за собой такое качество...

- Так давай, наконец, обедать! - Дункан склонился над туго завязанным узелком.

- Что там приготовили наши бабы?

("Бабы" - это, конечно, о всех, теперь уже четырех, женщинах его дома было сказано. Вот так, скопом.

Значит, и о Дженет - тоже...)

В узелке оказался копченый желудок, набитый ароматными травами и овечьим мясом.

- Хэгиш... - произнес Конан с непонятной лукавинкой.

Непонятно - об обеде ли он это сказал...

Говорили в старину: тот, с кем ты преломил хлеб - друг. А если станешь враждовать с ним - то кусок этого хлеба встанет у тебя поперек горла...

И опять над горизонтом поднялось дневное светило - в сорок восьмой раз, считая с того утра, как Конан вырвал из тела Дункана зазубренное железо.

Старухи так и не смогли привыкнуть к новому постояльцу. Украдкой они крестились, сплевывали через левое плечо, да и вообще без нужды избегали даже приближаться к Конану. А уж говорить с ним - упаси Всевышний!

Дженет же... Впрочем, она всегда понимала все и сразу. Но и ей было нелегко...

Как-то раз, улучив момент, Конан смог обменяться с ней парой слов без свидетелей.

- Скажи мне - только откровенно! - что тебя мучает, девочка?

Дженет посмотрела на него с несколько показным удивлением. Это удивление не было связано с "девочкой": она давно осознала, что хотя Конан выглядит гораздо моложе Дункана и вряд ли старше ее, он - старейший из всех, кто и ныне живет на Земле...

- Мучает? Что может меня мучить? Мой муж жив, здоров, счастлив - чего же мне еще желать...

И горечь была в ее ответе - возможно, незаметная ей самой...

А мужем она называла Дункана. Хотя не был их брак освящен церковным благословением.

- Не надо лгать мне. Я ведь умею читать в человеческих душах...

- Умеешь... - с той же горечью произнесла Дженет. Но вдруг в глазах ее темным пламенем полыхнул вызов:

- А уж если умеешь - сам ответь на свой вопрос! - дерзко выкрикнула она.

Не только дерзость была в ее голосе. Робкая надежда проглядывала сквозь нее... Но мало кто сумел бы это увидеть.

Разве что тот, кто читает в человеческих душах...

- Ответить мне нетрудно, - сказал тогда Конан. - Ты думаешь, что он Дункан - "изменяет" тебе со своим клинком?

Дженет не смогла ответить - на несколько секунд она замерла, словно пораженная громом. Потом - кивнула неуверенно.

- Да...

- Так знай же, девочка: все мужчины - немного подростки. Когда мы поутру берем оружие и уходим в горы, - он не изменяет тем самым вашей любви. Просто это - этап, через который нужно пройти.

- Я понимаю... - прошептала Дженет. И уголки ее губ в ожидании чуда дрогнули зародышем улыбки.

- Высшее мастерство, позволяющее сразить врага - это холм, а не гора.

- Не женское дело судить о воинском искусстве. Но, если я правильно понимаю, ты хочешь сказать...

- Я хочу сказать, что вершина - это меч, дающий жизнь, а не смерть. Этого Дункан еще не понял.

- Но поймет?

- Поймет... И тогда ему не придется выбирать между мечом и любовью.

Конан не сказал, что у него самого на это понимание ушло более четырех веков. Не сказал, что ему в течение своей жизни не раз приходилось делать подобный выбор.

Сумеет ли он сейчас заставить своего ученика посмотреть на этот выбор с той высоты, с которой смотрит теперь он сам?

С высоты, позволяющей увидеть, что никакого выбора нет вообще - как нет выбора между водой и воздухом.

Все в равной мере нужно для жизни...

Даже сам себе не мог Конан ответить, сумеет ли он сделать это. Не было у него полной уверенности.

Верно сказано: "Лучший ученик - трудный ученик..."

А особенно - когда в этом ученике пробуждается память о прошлой жизни, заставляя ощущать себя Мастером. Которым он еще далеко не стал.

Да, пожалуй, и не был. Даже в той, прошлой жизни.

Иначе именно он - а не Конан - сумел бы пройти весь Путь, оставшись последним из бессмертных...

А пока что ему оставалось лишь неловко гладить по голове Дженет, когда она, плача и смеясь одновременно, припала к его груди. Как ребенок в минуту горя или радости припадает к груди взрослого...

Вот так странно, неожиданно проявилось у Дженет счастье от пробудившейся надежды.

Надежды на любовь...

- Ну перестань, ну что ты... - шептал он. - Не надо... Не бойся! Ну, как тебе не стыдно - ведь большая же девочка. Вот Дункан нас увидит - что он подумает?

А Дункан видел. Он стоял в дверном проеме и смотрел на них с изумлением. Именно изумление застыло у него в глазах - не ярость...

И ладонь он даже не подумал положить на эфес...

"О, ты делаешь успехи, ученик мой... Ничего, ты у меня еще станешь Мастером!"

Разумеется, вслух этого Конан не сказал. Он вообще ничего не произнес вслух. Только глазами знак сделал - поймав взгляд Дункана:

"Уйди! Не напугай ее..."

И, помедлив, с непривычной робостью прикрыл Дункан Мак-Лауд перед собой дверную створку, осторожно придерживая ее, чтобы не обернулась в испуге Дженет, услышав скрип петель.

Говорили в старину: много женщин бывает у воина, но восплачет по нему - лишь одна...

11

Теперь они сражались на крутом склоне - Дункан внизу, Конан сверху.

И нелегко было отражать удары, если противник может поразить тебя в любое место, а ты ему достаешь только от колен до пояса. Да еще густая, испокон веков некошеная трава затрудняет движения.

Ну что ж - воин должен уметь сражаться и тогда, когда это нелегко! Иначе - не быть ему воином...