Герберт Уэллс - Пища богов

Доктор кричал во все горло и колотил в дверь.

Каменщик утверждает, что, когда дверь наконец отворилась, бедняга просто плакал от страха.

- Запри! - крикнул доктор. - Запри!

Больше он не мог вымолвить ни слова. Хотел было помочь, но руки не слушались. Каменщик запер дверь на засов, а доктор рухнул на стул и долго не мог подняться...

- Не знаю, что это было, - твердил он. - Не знаю, что это было. - Голос его срывался.

Каменщик хотел принести ему виски, но доктор ни за что не соглашался остаться один при тусклой мигающей лампе. Прошло немало времени, пока хозяин уговорил его подняться наверх и лечь...

Когда огонь за окном погас, гигантские крысы вернулись к убитой лошади, уволокли ее через кладбище к кирпичному заводу и глодали до самого рассвета; никто не осмелился им помешать...

На следующее утро часов в одиннадцать Редвуд отправился к Бенсингтону; в руках у него были три вечерние газеты.

Бенсингтон оторвался от унылых размышлений над забытыми страницами самого "увлекательного" романа, какой только сумели для него подобрать в библиотеке на Бромптон-роуд.

- Есть новости? - спросил он.

- Возле Чартема осы ужалили еще двоих.

- Сами виноваты. Почему они не дали нам окурить гнездо?

- Конечно, сами виноваты, - согласился Редвуд.

- А как с покупкой фермы? Ничего нового?

- Наш агент - настоящая дубина да еще и пустомеля, - сказал Редвуд. Прикидывается, будто на ферму есть еще другой покупатель - вы же знаете, так всегда бывает, - и не желает понять, что мы спешим. Я пытался ему втолковать, что дело идет о жизни и смерти, а он этак скромно потупился и спрашивает: "Так почему же вы торгуетесь из-за каких-то двухсот фунтов?" Нет уж, я скорее соглашусь всю жизнь жить среди гигантских ос, но не уступлю этому наглому болвану. Я... - И он умолк, не желая портить впечатление от своих слов.

- Хорошо бы, какая-нибудь оса догадалась его... - Бенсингтон не договорил.

- В служении обществу осы смыслят ровно столько же, сколько... агенты по продаже недвижимого имущества, - возразил Редвуд.

Он еще немного поворчал насчет агентов, стряпчих и прочей публики, и суждения его были неразумны и несправедливы, - почему-то очень многие отзываются так о представителях этих достойных профессий.

- Ведь это же нелепо: в нашем нелепом мире мы от врача или солдата всегда ждем честности, мужества и деловитости, а вот стряпчий или агент по продаже недвижимости почему-то может быть жадным жуликом, подлецом и тупицей, и это в порядке вещей.

Наконец Редвуд отвел душу, подошел к окну и стал смотреть на улицу.

Бенсингтон отложил "увлекательный" роман на маленький столик, где стояла электрическая лампа. Затем аккуратно соединил кончики пальцев обеих рук и внимательно посмотрел на них.

- Редвуд, - начал он, - много ли о нас говорят?

- Не так много, как я ожидал.

- И ни в чем нас не обвиняют?

- Ни в чем. Но, с другой стороны, и не принимают никаких мер, а я ведь ясно указал, что нужно делать. Понимаете, я написал в "Таймс" и все объяснил...

- Мы читаем "Дейли Кроникл", - заметил Бенсингтон.

- И в "Таймсе" на эту тему появилась большая передовица, отлично написанная, первоклассная передовица, украшенная тремя перлами газетной латыни - вроде статус-кво, - и звучит она, как бесплотный глас некоего значительного лица, которое страдает от простуды и головной боли и вещает сквозь толстый слой ваты, хотя этот компресс и не приносит ему ни малейшего облегчения. Впрочем, между строк можно прочитать, что газета предлагает называть вещи своими именами и действовать немедленно (а как неизвестно). В противном случае можно ожидать самых нежелательных последствий, - в переводе с газетного языка на общечеловеческий появятся новые гигантские осы и уховертки. Вот уж поистине статья, достойная государственного мужа!

- А пока гиганты множатся самым отвратительным образом.

- Вот именно.

- А вдруг Скилетт был прав, и уже есть гигантские крысы...

- Ну что вы! Это было бы чересчур, - содрогнулся Редвуд.

Он отошел от окна и остановился у кресла, где сидел Бенсингтон.

- Кстати, - начал он, понизив голос, - а как она...

Он указал на закрытую дверь.

- Кузина Джейн? Да она ничего не знает. Она не читает газет и не подозревает, что все эти слухи и разговоры как-то связаны с нами. "Вот еще глупости, - говорит она. - Гигантских ос выдумали! Просто терпенья нет с этими газетами!"

- Нам повезло, - заметил Редвуд.

- Я полагаю, что... миссис Редвуд?..

- Ей сейчас не до газет, - прервал Редвуд. - Она в страшной тревоге за сына. Ведь он все растет.

- Растет?

- Да. За десять дней прибавил почти два с половиной фунта и весит теперь без малого шестьдесят. А ведь ему всего шесть месяцев! Как тут не тревожиться.

- А он здоров?

- На удивление. Нянька просит расчет - уж слишком он больно дерется. И мигом вырастает из всякой одежды, не успеваем шить новую. У коляски сломалось колесо - он для нее слишком тяжел, - и пришлось везти ребенка домой на тележке молочника. Представляете? Собралась толпа зевак... И пришлось отдать ему кровать Джорджины Филис, а она спит в его кроватке. Понятно, мать очень волнуется. Сначала она гордилась таким великаном-сыном и превозносила Уинклса. Ну, а теперь, видно, чувствует, что тут что-то неладно. Вы-то знаете, в чем дело.

- Мне казалось, вы хотели постепенно уменьшать Дозу.

- Пытался.

- Не удалось?

- Поднимает рев. Все дети плачут так, что хоть уши затыкай, говорят, это им даже полезно, а уж тут... ведь он все время получает Гераклеофорбию...

- Да-а. - Бенсингтон повесил голову и еще пристальнее начал разглядывать свои пальцы.

- Все равно нам это не скрыть. Люди прослышат о ребенке-великане, припомнят наших кур и прочих гигантов, и это в конце концов неизбежно дойдет до жены... Что с ней тогда будет, я и вообразить не могу.

- Да, поистине, всего заранее не предусмотришь, - сказал Бенсингтон, снял очки и тщательно их протер. - И ведь это вечная история, - продолжал он. - Мы, ученые, - если мне дозволено претендовать на это звание - всегда трудимся ради результата теоретического, чисто теоретического. Но при этом подчас, сами того не желая, вызываем к жизни новые силы. Мы не вправе их подавлять, а никто другой этого сделать не может. Собственно говоря, Редвуд, все это теперь уже и не в нашей власти. Мы можем только изготовлять Гераклеофорбию...

- А они, - докончил Редвуд, вновь поворачиваясь к окну, - на опыте узнают, что из этого получается.

- Что до событий в Кенте, я больше не намерен из-за них беспокоиться.

- Если только они сами нас не побеспокоят.

- Вот именно. Эта публика до тех пор будет путаться со стряпчими и крючкотворами, ссылаться на законы и важно изрекать благоглупости, пока у них под самым носом не расплодятся новые гигантские паразиты... В нашем мире испокон веков царит великая путаница.