Прыгнуть выше себя - Игорь Маркович Росоховатский
При слове «конфеты» Петя заинтересованно прислушался.
— …Подкрепитесь немного, а я в участок позвоню, чтобы за ними приехали, лады? Ну, пожалуйста, пожалуйста, хоть на часок, гости дорогие, окажите честь трудовому человеку…
Дирав поглядывает на мальчика: хочешь? Петя кивает.
За несколько минут Дирав пеленает бранящуюся парочку, привязывает к дереву и вместе с Петей идет за хозяином дачи. Во дворе к ним тотчас подбегают две здоровенные немецкие овчарки, вопросительно смотрят на хозяина, почти синхронно виляя хвостами, и после такого немого «собеседования» обнюхивают гостей и с достоинством удаляются.
— Пора и нам знакомиться, — говорит хозяин, протягивая руку, — Мащук Георгий Иннокентьевич.
— Дирав.
— Петр Шевелев. Можно — Петя.
Георгий Иннокентьевич указывает на столик и скамейки:
— Присядьте здесь под яблонькой. А я позвоню и заодно распоряжусь насчет чая.
Когда они остаются одни, Дирав спрашивает:
— Тебе не хочется вернуться к родителям? Они очень беспокоятся…
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
16
⠀⠀ ⠀⠀
Следователь Трофимов рассматривает фоторобот вместе с экспертом.
— Все время мне чудится какое-то несоответствие в чертах этого лица. А вроде бы все линии правильные, даже слишком… Не пойму, в чем дело.
— Удачно подметили — «даже слишком». Дело именно в этом, — отвечает эксперт. — Мы встретились с такой правильностью линий, какой в природе почти не наблюдается. Правильность уникальная, поэтому кажется неестественной. Интересно будет сравнить с объектом… Конечно, если изловите…
Трофимов глянул искоса: подначка? Эксперт улыбается:
— …И мне прибыль — подготовлю статью для журнала. Не против?
Павел Ефимович задумывается, сопоставляет сведения: неестественная силища, неестественная правильность линий, странное поведение… Он вспоминает о человеке, с которым стоит посоветоваться…
— Изловить его надо бы поскорее, я возьму с собой фото, — бормочет он невпопад и удивляется своему беспричинному раздражению.
— Не забудьте все же известить о поимке, — с оттенком обиды говорит эксперт.
Павел Ефимович выходит, садится в автомобиль, называет шоферу адрес. Машина мчится, разбрызгивая лужицы с осколками неба и солнца. Промытые дождем стекла витрин сверкают, за ними застыли манекены в наимоднейших одеяниях. Они, как в сказке о спящей царевне, будто только и ждут своего часа, чтобы пробудиться. А у витрин, зачарованные их блеском, останавливаются мужчины и женщины, среди них есть похожие на манекены — тоже гордые, разодетые, довольные собой, но умеющие двигаться и совершать самые разные поступки, не зная, к чему они приведут, видящие только свои первые шаги к желаемому и спешащие их сделать.
Трофимов недоволен собой — он никак не может справиться с беспричинным раздражением, не помогают даже успокоительные тесты. Он думает о симпатичном человеке, создавшем, однако, опаснейшую игрушку, поведение которой непредсказуемо. Эта игрушка кажется Павлу Ефимовичу чем-то похожей на манекен, ждущий своего часа, а чем-то — на дремлющего человека, и от этой загадочной двойственности исходящая от нее угроза воспринимается им острее, болезненней, он не знает, как следует реагировать на нее. Вот здесь-то — он наконец понимает — и скрыта пружина его раздражения. И как только он это понял, приходит успокоение. Он на секунду прикрывает глаза и расслабляется — до разомления. Потом быстро напрягается, собирая мышцы в твердые комки, говорит себе: «Я справился с раздражением, я спокойный». И он действительно становится почти спокойным к тому времени, когда входит в вестибюль института, где работает Арсений Бурундук.
Дежурная по его просьбе звонит в отдел, и вскоре к Трофимову спускается в лифте Арсений Семенович. Выглядит он мрачным, обеспокоенным, резче обозначились мешки под глазами, движения вялые, — видимо, он очень устал. Они здороваются, как старые добрые знакомые, проходят в пустующий сейчас кабинет начальника охраны. Павел Ефимович достает из папки фото:
— Взгляните.
Бурундук только касается взглядом фото, на котором изображено лицо «с особыми приметами» — безупречной правильностью черт.
— Да, это он. Два дня назад Варид исчез из лаборатории, где менял облик.
— Почему сразу не заявили?
— Прошло только два дня… — Голос звучит удивленно, но на лице отражаются растерянность и тревога.
— За это время он успел освободить опасного преступника и при этом ранил милиционера.
Павел Ефимович хорошо видит, какое тягостное впечатление производят его слова на ученого.
— Вы обязаны помочь нам побыстрее разыскать этого вашего… пока он не натворил чего-нибудь похуже.
Арсений Семенович пожимает плечами, упрямо встряхивает головой, отвечает и следователю, и своим сомнениям:
— Но Варид не может… не должен делать ничего дурного. Вся программа его мышления и поведения, его личность направлена исключительно на добрые дела. Правда, в отношениях с людьми он может быть несколько наивен, как ребенок. Ведь он предназначен… Ну, это сейчас неважно. Важно, что он запрограммирован так, чтобы не причинять зла, даже по мере сил бороться со злом, если, конечно, он его распознает. Вы же понимаете, что в программах нельзя учесть всего…
— Как же вы решились предоставить ему самостоятельность? — жестко и требовательно спрашивает Трофимов.
Арсений Семенович не опускает взгляда, отвечает задиристо, с некоторым вызовом, видно, не раз уже отвечал на подобные вопросы:
— А программы воспитания и обучения детей? Они, по-вашему, все учитывают? И тем не менее мы предоставляем детям самостоятельность. Либо они ее обретают вопреки нашим желаниям.
— Но это дети…
— Варид тоже ребенок. Рукотворный сын человеческий. Правильнее сказать — мыслетворный. И для меня он не просто кибернетический двойник, копия моей личности. Он — улучшенный я, улучшенный настолько, насколько я не сумел бы улучшить кровного сына из-за известных ограничений природы. — В речи Арсения Семеновича вызов нарастает: он слишком привык возражать оппонентам, а их всегда находилось немало. — Само его имя — Варид — означает: «Вариант идеальный». Он — такое существо, каким я хотел бы стать.
— И вы точно знаете — каким? Знаете, от чего хотели бы избавиться и что приобрести?
— Точно не знает никто. Частично. Например, человек бывает преисполнен прекрасными замыслами. Но далеко не всегда он может, хочет, умеет их осуществить — в первую очередь из-за ограничений природы, из-за лимитов собственного организма.
«Только ли прекрасных?» — думает Трофимов, но спрашивает иное:
— Уверены, что были бы счастливее?
Этого вопроса ученый не ожидал. Задумывается… Медленно выталкивает слова:
— Знаете, наверное, вы правы в одном. Если поместить идеальный вариант в неидеальные условия, в сегодняшний реальный мир, вряд ли ему будет в
