Письма Филиппа - Павел Юрьевич Фёдоров
– Он говорит о добродетели, как о самом главном качестве для человека и потому обвинители против него в свою защиту всегда призывают на помощь, как наиболее весомый аргумент – образованность, ссылаясь на авторитет известных авторов: «… для человека в совершенстве образованного очень важно знать толк в стихах: это значит понимать сказанное поэтами, судить, что правильно в их творениях, а что нет и уметь разобрать это и дать объяснение, если кто спросит. Так вот и теперь вопрос будет о том самом, о чём мы только что говорили, – о добродетели, но мы перенесём его в область поэзии …» – А он им в ответ заявляет, что: «… мне кажется, разговоры о поэзии всего более похожи на пирушки невзыскательных людей с улицы. Они ведь не способны по своей необразованности общаться за вином друг с другом своими силами, с помощью собственного голоса и своей собственной речи, и потому ценят флейтисток, дорого оплачивая заёмный голос флейт, и общаются друг с другом с помощью их голосов. Но где за вином сойдутся люди достойные и образованные, там не увидишь ни флейтисток, ни танцовщиц, ни арфисток, – там общаются, довольствуясь самими собой, без этих пустяков и ребячеств, беседуя собственным голосом, по очереди говоря и слушая, и все это благопристойно, даже если и очень много пили они вина. И собрания, подобные нашему, когда сходятся такие люди, какими признает себя большинство из нас, ничуть не нуждаются в чужом голосе, ни даже в поэтах, которых к тому же невозможно спросить, что они, собственно, разумеют. Люди из толпы ссылаются на них в своих речах, но одни утверждают, что поэт хотел сказать одно, а другие – совсем другое. Так они рассуждают о предмете, который не в состоянии разъяснить. Люди же, образованные отказываются от таких бесед и общаются друг с другом собственными силами, своими, а не чужими словами испытывают друг друга и подвергаются испытанию. Подобным людям, кажется мне, должны больше подражать, и мы с тобою и, отложивши поэтов в сторону, сами собственными нашими силами вести беседу друг с другом, проверяя истину, да и себя самих.» – Вот так вот просто. Истина не где-то и не у кого-то, а прямо здесь и сейчас перед нами. Если стремишься к мудрости, то достичь её можно только своими силами, своими словами, проверяя её и себя в беседе с достойными – знающими.
– Мудрец поставил человека перед главным вопросом – отношение между человеком и знанием: «Ну—ка, Протагор, открой мне вот какую свою мысль: как относишься ты к знанию? Думаешь ли ты об этом так же, как большинство людей, или иначе? Большинство считает, что знание не обладает силой и не может руководить, и начальствовать, потому—то о нем и не размышляет. Несмотря на то, что человеку нередко присуще знание, они полагают, что не знание им управляет, а что-либо другое: иногда страсть, иногда удовольствие, иногда скорбь, иной раз любовь, а чаще – страх. О знании они думают прямо как о невольнике: каждый тащит его в свою сторону. Таково ли примерно и твоё мнение о знании, или ты полагаешь, что знание прекрасно и способно управлять человеком, так что того, кто познал хорошее и плохое, ничто уже не заставит поступать иначе, чем велит знание, и разум достаточно силен, чтобы помочь человеку?»
– Мудрец собственно ввёл основные правила для человека, некоторые люди даже утверждают, что именно из-за них он и был казнён – в этом и есть сущность разделения. Прежде всего это правило ведения беседы: от себя, не прибегая к чужому голосу. Цель беседы: не отрицание, препирательства и противостояние, а испытание себя и истины. Отношение к знанию: не как к невольнику, а как к разумному руководителю. Разум – это сила в помощь человеку.
– Почему же тогда в конце он всё сводит к опровержению первоначальных утверждений обоих собеседников: «Я – утверждал, что добродетели нельзя научиться, ты же – утверждал, что можно. И мне кажется, что недавний вывод наших рассуждений, словно живой человек, обвиняет и высмеивает нас, и, если бы он владел речью, он бы сказал: «Чудаки вы, Сократ и Протагор! Ты утверждавший прежде, что добродетели нельзя научиться, теперь вопреки себе усердствуешь, пытаясь доказать, что все есть знание: и справедливость, и рассудительность, и мужество. Но таким путём легче всего обнаружится, что добродетели можно научиться. Ведь если бы добродетель была не знанием, а чем—ни будь иным, как пытался утверждать Протагор, тогда она, ясно не поддавалась бы изучению; теперь же, если обнаружится, что вся она —знание (на чём ты так настаиваешь Сократ), странным было бы, если бы ей нельзя было обучаться. С другой стороны, Протагор, видимо полагавший, что ей можно обучиться, теперь, видимо, настаивает на противоположном: она, по его мнению, оказывается, чем угодно, только не знанием, а, следовательно, менее всего поддаётся изучению». Меня же, Протагор, когда я вижу, как все тут перевёрнуто вверх дном, охватывает сильное желание все это выяснить, и хотелось бы мне, после того как мы это разберём, разобраться и в том, что такое добродетель, и снова рассмотреть, можно ей научить или нет»? – А где ответ на вопрос, ведь беседа заканчивается вопросом, с которого и начинали?
– Вот именно! – вопросом. Во всех беседах присутствует незримый собеседник – Гений, который по утверждению мудреца его ни к чему не принуждает и не говорит, что следует делать, а лишь предостерегает от того, чего не следует делать. Вот и здесь гений берёт слово в конце и подводит некий итог беседы, опровергая первоначальные утверждения: вы не пришли к ответу – вы на пути к нему. Но самое главное – вы идёте в правильном направлении, не останавливаясь и не зацикливаясь, вы формируете будущее – это утверждение: как выясню, разберусь, докажу, таким станет будущее, оно таким образом формируется.
Я опять еду вечером в электричке, но теперь в обратную сторону, домой, размышляя в такт колёсам над нашими с ним беседами. Они настораживают. Мы ведь всегда, по большому счёту, не придаём значения философским беседам, как чему-то необратимому, основным в нашей жизни при принятии решений. Считаем, что это просто так, для тренировки ума, не более. Но с Александром это не проходит. Если сказал переход необратим, то для меня всё стало теперь как перед неизбежностью. Эпоха Разделения наступила, и переход начался.
Я представляю мысленно себе: вот некий
