Линкольн Чайлд - Из глубины
За дверью оказалось помещение площадью примерно в двенадцать квадратных футов. Там, стоя по стойке «смирно», их ожидали двое полицейских. Стены неопределенного цвета были абсолютно голыми, а из оборудования имелась только небольшая панель рядом с одним из охранников. Крейн заметил, что на панели установлен лишь сканер, считывающий отпечаток ладони, да покрытая мягким пластиком ручка.
Дверь шлюза закрылась за ними с глухим звуком. Полицейский прижал одну ладонь к сканеру, а другую положил на рукоятку. Сканер засветился красным светом. Полицейский повернул рычаг по часовой стрелке. У Крейна свело живот — они начали движение вниз. Помещение оказалось лифтом.
Мысли Крейна вернулись к адмиралу Спартану. За время своей службы он повидал достаточно высших офицеров, и все они вели себя одинаково, зная, что их приказы выполняются немедленно и обсуждению не подлежат. Но даже во время их недолгой встречи Крейн понял, что адмирал Спартан отличается от прочих. В нем чувствовалось бездна хладнокровия, необычная даже для адмирала. Крейн подумал о том, почему адмирал так на него посмотрел. Было нечто непроницаемое во взгляде темных глаз, что не давало предсказать следующий шаг Спартана.
Лифт плавно остановился. Дожидаясь, пока откроются двери, Крейн глянул на часы. «Есть у них НПП или нет, но помоги нам, Боже, если там сердечный приступ», — подумал он. Все эти меры безопасности, минуты, потраченные на сканирования и проверки, могут стоить человеку жизни.
Опять раздался глухой шум, лязг отпираемых запоров. Шлюз открыли снаружи — там их встречала еще одна группа вооруженных полицейских.
— Доктор Бишоп? — спросил один из них. — Доктор Крейн?
— Да, это мы.
— Мы проводим вас в ремонтный ангар. Прошу следовать за мной.
Они быстро зашагали — двое солдат впереди, и двое за ними. Феррара, приставленный адмиралом Спартаном, шел далеко позади. В обычных условиях Крейна разозлило бы такое обращение, но сейчас он был чуть ли не рад. «Острый психоз», — сказала Бишоп. Это означает, что человек полностью дезориентирован, может быть, в бреду, даже агрессивен. В таких обстоятельствах стараешься быть спокойным и уверенным, стремишься установить контакт. Но если пациент вышел из-под контроля, то самая важная задача — показать численное преимущество.
Они прошли несколько коридоров. Лаборатории и исследовательские отделения, мелькая, сменяли друг друга; так называемая зона ограниченного доступа на первый взгляд почти не отличалась от верхних уровней станции. По дороге им попадались люди; они группами по двое-трое бежали навстречу. И впереди Крейн уже услышал звуки, от которых во рту у него пересохло, а в жилах застыла кровь: где-то громко кричал человек.
Они нырнули в люк, и внезапно Крейн оказался в огромном помещении, чем-то напоминавшем пещеру. Он глупо заморгал, уже отвыкнув от больших пространств. Это была техническая станция и ремонтная зона подводных роботов, роверов, как назвала их Бишоп.
Здесь крики были гораздо громче — прерывистые, завывающие. Неподалеку группками стояли рабочие с побледневшими лицами, их оттесняла военная полиция. Дальше дорогу загораживали моряки и еще одна группа военных полицейских. Несколько человек говорили по рациям, другие смотрели вперед, в отсек с оборудованием у дальней стены. Оттуда и раздавались крики.
Вперед шагнула Бишоп, за которой следовали Крейн и четверо полицейских. Увидев, что они подходят, один из моряков пошел им навстречу.
— Доктор Бишоп, — произнес он в паузах между криками. — Я лейтенант Трэверс. Старший по званию офицер на месте происшествия.
— Расскажите, в чем дело, лейтенант, — попросил Крейн.
Трэверс глянул на него и перевел взгляд на Бишоп. Она едва заметно кивнула.
— Это Конрад Уайт, — сказал офицер. — Механик первого класса.
— А что с ним случилось? — спросил Крейн.
— Никто точно не знает. Говорят, последние два дня Уайт был какой-то мрачный, унылый, не похожий на себя. А потом, почти перед самым окончанием смены, он вдруг сорвался.
— Сорвался, — повторила Бишоп.
— Стал выкрикивать какие-то безумные слова.
Крейн глянул за оцепление полицейских — туда, откуда раздавались вопли.
— Он агрессивен? Бредит?
— Да, бредит. Но не агрессивен. Кажется, он скорее… скорее в отчаянии, вот что. Говорит, что хочет умереть.
— Продолжайте, — попросил Крейн.
— Люди подошли к нему. Попытались его успокоить, помочь. И тогда он схватил одного их них.
Брови Крейна взлетели вверх.
«Черт. Это плохо».
Девяносто девять процентов попыток самоубийства предпринимается, чтобы привлечь к себе внимание, в надежде, что кто-то поможет. Люди наносят себе травмы только для того, чтобы произвести впечатление на окружающих. Но когда появляется заложник, ситуация в корне меняется.
— Это не все, — тихо продолжал Трэверс. — Он взял брикет взрывчатки и детонатор.
— Что?
Офицер мрачно кивнул.
Рация лейтенанта пискнула, и он поднес ее к губам.
— Трэверс, — ответил он и выслушал, что говорят ему. — Хорошо. Ждите моего сигнала.
— О чем это вы? — спросила Бишоп.
Трэверс кивнул в сторону боковой стены, откуда на ангар смотрело затемненное окно поста управления.
— Там у нас снайпер, он пытается поймать цель.
— Нет! — вскрикнул Крейн и набрал в грудь воздуха. — Нет. Сначала я хочу с ним поговорить.
Трэверс нахмурился.
— Зачем вы пригласили нас сюда? — спросил Крейн. — Разве не для того, чтобы решить все мирным путем?
— После того как мы вас вызвали, он пришел в еще большее возбуждение. Когда мы объявляли тревогу, то еще не знали о взрывчатке.
— Ваш снайпер наготове? — настаивал Крейн.
Офицер помолчал.
— Нет еще.
— Тогда у вас вообще нет повода не пускать меня.
Трэверс колебался.
— Хорошо. Но если он станет угрожать жизни заложника или попытается взвести детонатор, придется его нейтрализовать.
Крейн кивнул Бишоп и медленно подошел к оцеплению. Аккуратно пробрался между людьми. И остановился.
Футах в двадцати от него, в тени перегородки отсека, стоял мужчина в оранжевом комбинезоне механика. Его покрасневшие глаза слезились, по подбородку текла слюна и кровь. Комбинезон был запачкан пятнами рвоты. «Отравление?» — как-то отстраненно подумал Крейн. Но человек не выказывал ни признаков болей в животе, ни паралича, ни других типичных симптомов.
Перед собой механик держал женщину лет тридцати, небольшого роста, со спутанными светлыми волосами, одетую в такой же комбинезон. Мужчина обхватил рукой ее шею, и подбородок женщины, прижатый локтем Уайта, был задран кверху под неестественным углом. Женщина плотно сжимала губы и смотрела широко раскрытыми от ужаса глазами. В ее шейную вену упиралась длинная тонкая отвертка.
В другой руке Уайт держал брикет пластиковой взрывчатки и невзведенный детонатор.
Крик здесь звучал особенно громко, прерываясь только тогда, когда Уайт делал резкий булькающий вдох. Крейн понял, что в таком шуме сосредоточиться тяжело.
«Уговаривайте его, — гласили правила. — Успокойте его, потом лишите возможности двигаться». Легко сказать. Крейн однажды говорил с прыгуном-самоубийцей, стоя на растяжке моста Джорджа Вашингтона. Разговаривал с людьми, приставившими пистолет к своему виску или засунувшими ствол ружья себе в рот. Но беседовать с человеком, у которого в руках заряд пластида на десять гранат, ему еще не доводилось.
Крейн вдохнул раз, потом другой. И сделал шаг вперед.
— На самом деле вы этого не хотите, — сказал он.
Красные глаза мужчины метнулись на него и тут же — в сторону. Он продолжал кричать.
— Вы ведь этого не хотите, — повторил Крейн громче.
Он сам себя не слышал из-за крика.
Взгляд мужчины снова метнулся к нему. Он еще крепче притянул к себе заложницу и вдавил кончик отвертки в ее шею.
Крейн замер. Он видел, как умоляюще смотрит на него женщина, лицо которой превратилось в маску страха. Ему стало неуютно при мысли о собственной уязвимости — он стоит между оцеплением и человеком, который кричит, держит заложницу и брикет взрывчатки с детонатором. Доктор подавил порыв отступить.
Крейн стоял, не двигаясь, и раздумывал. Затем очень медленно сел на металлический пол. Снял ботинок, другой, аккуратно отставил их в сторону. Потом снял носки и тоже отложил их, тщательно расправив. А после он подался вперед, опершись ладонями о пол.
Проделывая все это, доктор ощутил, как что-то изменилось в помещении — наступила тишина. Крик прекратился. Уайт смотрел на него, все еще прижимая отвертку к шее женщины.
— Ты же не хочешь этого, — произнес Крейн терпеливым, рассудительным тоном. — Нет такой беды, которой нельзя было бы помочь. Что хорошего в том, что ты причинишь вред себе или другому человеку? Так ведь только хуже будет.
