Александр Громов - Запретный мир
– Сделаю, дедушка, – Юмми вздохнула.
Глава 7
Он поступил законам так противно,
На общество так явно поднял меч…
А.К. ТолстойРассвет следующего дня застал Витюню возле той же реки, но уже много ниже по течению. Выбрав на берегу плоский гранитный валун, Витюня старательно продолжал дело, начатое еще вчера, – с мерзким скрежетом возил по камню жалом лома, затачивая его наподобие пики. Чем не оружие? К тому времени, когда солнце поднялось над лесом и стало припекать, работа была окончена. Метнув для пробы лом, как дротик, шагов с десяти в чахлую сосенку, Витюня сумел вытащить его обратно, только расщепив ствол, и остался доволен результатом. Теперь не страшна никакая зверюга, если только не подкрадется неожиданно. Будучи человеком мирным, Витюня отнюдь не горел желанием выяснять, кто из них двоих – он или медведь – заломает другого в схватке без оружия. На фауну должна быть управа. Теперь ежели сунется – получит стальной пикой в брюхо, и вся недолга.
Он почти не спал в эту ночь, дождавшись рассвета на ветвях циклопической ели, и изрядно зазяб – сырая телогрейка нипочем не желала соответствовать своему названию. Ночевать на земле без костра Витюня не рискнул, костер же не удалось разжечь ни высеканием искры ударами кремня о лом, ни трением друг о друга сосновых сучков. Впервые Витюня позавидовал Агапычу, да и другим курильщикам, как правило, имеющим при себе источник огня. В кармане телогрейки, правда, нашлась спичка, которой Витюня ковырял в зубах, но во время купанья сера с нее слезла. Да и не обо что было чиркнуть этой спичкой, если честно.
Ночью кто-то выл в отдалении – самозабвенно, в несколько голосов, но никакого лая Витюня не услышал, сколько ни прислушивался, и смутно заподозрил, что выли не собаки. Кричали неведомые звери, в кустах подозрительно шуршало, кто-то большой и тяжелый хрустел поблизости валежником, и хохотала неведомая птица, шумно устраиваясь в ветвях. Лес жил ночной жизнью.
Саднило плечо и почему-то низ живота. Утром, обрушившись с ели вместе с подломившейся нижней веткой, совершив у реки омовение и какое-то подобие разминки, Витюня снял с себя двух клещей, впившихся возле резинки трусов, по счастью, не чересчур глубоко, и решил впредь обходить ольховники. А еще зверски хотелось есть. Вчера под вечер Витюня вспугнул зайца, естественно тут же давшего деру, и долго преследовал тетерку, симулировавшую перебитое крыло, швырял в симулянтку камнями, но не попал. Грибов, конечно, не было, ягод тоже. Черничные кустики, хорошо знакомые с детства, даже еще не зацвели. Как поймать рыбу без снастей, Витюня не знал.
Голодный и мрачный, он двинулся в прежнем направлении, теперь уже нимало не сомневаясь, что его неведомым путем занесло в Канаду или, в лучшем случае, в Сибирь. Заточенный лом он нес в руке. Ему пришло в голову, что по логике вещей его фамилия должна была бы теперь звучать не Ломонос, а Ломоносец, то есть носящий лом, и от этой мысли Витюня совсем расстроился.
Вчера, успев до сумерек отмахать километров пятнадцать, он так и не нашел моста. Больше того, отсутствовали и какие-либо иные признаки цивилизации! Зато на влажном прибрежном песочке в изобилии имелись следы отнюдь не человеческих ног. Песок хранил и разнокалиберные углубления в форме копыт, простых и раздвоенных, и отпечатки мягких подушечек хищника, в котором Витюня заподозрил рысь, и следы, похожие на собачьи, но гораздо крупнее, и множество мелких отпечатков лап совсем уже неизвестного Витюне зверья.
Один раз, правда, встретились следы человека – обутого странно, но все же несомненно человека, и Витюня, давно уже успевший пожалеть, что отпустил вчерашнего психа с копьем, пошел было по следу, забрел в лес и там след потерял. Ни дороги, ни тропинки, которыми можно было бы выбрести к людям, в лесу не начиналось, сколько Витюня ни искал. Нашлось лишь старое кострище, прогоревшее, по-видимому, давным-давно. Поборов стыд, Витюня с полчаса истошно орал, призывая помощь, но дождался только ответного цоканья белки в ветвях над головой. На голову посыпался мелкий мусор. Чертыхнувшись, Витюня отступил и спугнул сову, как видно, облюбовавшую соседнее дерево для дневки. Приходилось еще раз признать, что его занесло в редкую глухомань.
Ничего другого не оставалось, как продолжать путь вдоль реки, надеясь, что если не повезло вчера, то непременно повезет сегодня. Трусливую мысль о том, что может не повезти ни сегодня, ни завтра, ни вообще никогда, Витюня выгнал вон, и она больше не наведывалась. Обязательно будет мост! Или ЛЭП. Или, на худой конец, тракторный брод.
Дважды он поднимался на возвышенности, чтобы осмотреться и принять решение, но ничего нового в окрестностях не увидел и никакого решения не принял. Показалось только, что вдалеке кудрявится над лесом легкий дымок, но в самом ли деле удалось его разглядеть или он только померещился – вопрос. Ну что ж, это почти по пути, и, спустившись по реке ниже, можно будет сходить посмотреть, кто там жжет костер…
Возле самого уха неожиданно свистнуло, и в свилеватую, крученную ветром сосну в пяти шагах впереди с тупым звуком воткнулась густо оперенная стрела. Удивиться Витюня не успел – последовал шлепок, похожий на легкий подзатыльник, и сбитая с головы ушанка, прободенная точно такой же стрелой, запрыгала вниз по склону. В редком сосняке на вершине каменистого холма появились фигуры, и каждая из них напоминала того вчерашнего… которого пришлось поучить да отпустить восвояси. Как видно, зря.
Блин…
Витюня насупился. Теперь он вовсе не был убежден, что встретился с ролевиками, собратьями Шурки Подойникова, такими же ненормальными, как он. Однако приближающиеся небыстрым бегом до головной боли невразумительные фигуры, числом около десятка, были все как один одеты в лохматые шкуры, в руках имели небольшие круглые щиты и копья с широкими лезвиями, вряд ли чистыми, зато определенно очень острыми.
– Ламеры, – осуждающе сказал Витюня, вспомнив излюбленное словцо Шурки. – Порежетесь.
Никто не обратил внимания на его слова. Набегающие неизвестные, словно по команде исторгнув из десяти глоток собачий вой, выставили перед собой копья, а двое – луки. И один из них, не прерывая бега, как раз готовился пустить стрелу!
– Да вы, мужики, чо… – раздраженным сиплым басом начал Витюня – и не закончил. Тявкнула тетива, левый бок рвануло болью, и этого хватило, чтобы оборвать тоненькую ниточку, на которой еще кое-как держались остатки Витюниного спокойствия.
Первая заповедь: если ты гораздо сильнее среднего человека, не выходи из себя без серьезнейшей причины. Вторая заповедь: даже выйдя из себя, соизмеряй силы, во-первых, потому, что убить человека очень нетрудно, а во-вторых, потому, что не из-за всякого шизанутого стоит отсиживать срок – часто вполне достаточно поучить невежу без членовредительства. Злость нужна только в одном случае: при подходе к штанге. Как большинству тяжеловесов, Витюне не приходилось постоянно держать в уме эти заповеди – они выполнялись как-то сами собой. Лишь однажды он осерчал настолько, что разогнал шайку пьяно-наглых приставал, а двоих, не успевших утечь, легонько постукал друг о друга головами, совершенно остыв во время этого занятия и даже устыдившись. Разве можно ломить всей силой против хлюпиков? Это же нечестно!
Но сейчас, когда из телогрейки торчала толстая оперенная стрела и терзала занозой бок, а неведомые дикари, выкрикивая на незнакомом языке что-то несомненно оскорбительное и потрясая копьями, брали его в полукольцо с явным намерением причинить еще больше боли, Витюня позабыл все свои заповеди.
Должно быть, поначалу враги сочли его медлительным – ох, зря… Гнев поднялся волной и захлестнул. Витюня с рычанием прыгнул вперед, отмахнул ломом, как колом, ударившие разом копья. Еще отмах – и крайний в полукольце хулиган опрокинулся, сбитый ударом в бок. Новый взмах – и щит его соседа сложился пополам, а сам сосед, уронив копье, с воем схватился за ушибленную, а то и перебитую руку. Лом порхал в руках Витюни, как тросточка. Мало вам?.. Мало?! Брысь! Ушибу, придурки!!!
Отбито летящее в грудь копье, брошенное крепкой – ничего не скажешь – рукой. Выбит лук у недоумка, собиравшегося выстрелить в упор, и стрела усвистела неведомо куда. Витюня рычал, наскакивая, вращая ломом. Драться пришлось нешуточно. Уже четверо противников отползали со стоном, еще двое лишились копий и выхватили топоры на гнутых рукоятях. Раздражало то, что четырьмя махами из пяти приходилось отражать удары, зато уж пятый шел – подвинься и не вякай. Удар! С трудом отбит пущенный в голову топор. Получай, гад!! Не нравится?!
Та компания пьяных приставал разбежалась почти сразу – эти проявили изумившее Витюню упорство. Ну, сами виноваты…
Бросок в сторону, туда, где уцелевший лучник накладывает на тетиву новую стрелу, удар наотмашь по черепу… Поворот – и как раз вовремя, чтобы уклониться от летящего копья. Крики, треск, рев… Отточенное жало лома пробивает щит и готово застрять, надо вырвать… Вырвал! Удар. Удар…