Анатолий Днепров - Твое электронное Я. Сборник научно-фантастических повестей и рассказов

— Папа, пошли скорее домой, кушать хочется!

Сазонов рассмеялся:

— Борис Алексеевич, мы вашу схему немного усложнили. Сами увидите, когда мы принесем вам заявку на подпись.

Так у Сашки появилось еще одно чувство. Первым было чувство страха за свою целостность.

Примерно в это же время в процессе познания ребенком мира произошел забавный эпизод. Мальчишка пришел из детского сада озабоченный. Пока отец готовил пищу, стоял в дверях кухни и пытался задать вопрос. Наконец, уже сидя с отцом за столом, спросил:

— Папа, а откуда я взялся? Откуда, вообще, берутся дети?

По условиям, согласованным с Сазоновым, ответить надо было однозначно. Договорились сообщать ребенку только правду.

— Дети? — Борис Алексеевич подыскивал удобную форму для истины. — Дети берутся из животов у мам. Они там в тепле растут. И если ты видишь молодую женщину с большим животом, значит там сидит маленький ребенок. Такой тете надо помочь, уступить место для сидения, открыть тяжелую дверь. Понял?

Борис Алексеевич был очень доволен и своим ответом, и ловко пристроенным поучением. И следующая фраза Сашки просто выбила его из колеи:

— А Галина Николаевна… — Галина Николаевна была воспитательницей детсада. — А Галина Николаевна сказала, что детей находят в капусте. — Слава конструкторам, что его бедная голова не разрегулировалась от этих противоположных сведений.

— Все правильно, сынок. Все правы, — ответил Морозов. — Большинство детей берется все же из животов мам, но некоторых, как, например, Галину Николаевну, находят в капусте!

Морозов и сам не понял, как у него вырвалась эта шутка. Ребенок юмора все равно ведь не понимал.

Неделю после этого молоденькая Галина Николаевна, передавая в детском саду ребенка, не смотрела ему в глаза. И только в понедельник следующей недели она, ничего не говоря, звонко расхохоталась.

Настоящие сложности начались летом, когда детей начали готовить к отправке на дачу. Ему, отцу-одиночке, было обещано, что «за Сашенькой будет самый лучший уход». Но это было невозможно: кто бы стал проводить ассенизаторскую работу, заряжать его через стабилизатор напряжения два часа ночью, и вообще он не мог расшифровывать ребенка. Да и не имел на это права. В консультации предложили, как я раньше, законсервировать работу до конца отпусков, но он первый раз не согласился. Он уже привык к Сашке.

Выручила его все та же громогласная соседка Варвара Николаевна. Встретив Морозова на лестнице, она спросила:

— Ребенок-то куда летом едет, Алексеич?

— Да никуда пока, Варвара Николаевна.

— Так ты бы хоть дачу снял, что ли!

— А с кем он на даче будет сидеть? — с горечью поинтересовался Морозов.

— Жениться тебе надо Алексеич, мужик ты молодой, непью… — Она подозрительно посмотрела на него.

— Непьющий, непьющий! — улыбнулся он.

— Вот я и говорю. Место у тебя хорошее, на виду. — Какое у него место, она знать не могла, но внимательный и быстрый взгляд, анализ костюма и внешнего вида, видимо, принес ей богатый материал для выводов. — Зарплата неплохая, квартирка отличная, сам ты — человек интеллигентный, тихий…

— Я так последнюю скромность потеряю! — засмеялся Морозов. — А что ребенок у меня, кому это понравится? — посерьезнев, спросил он. — Кроме того, полюбить же надо будущую жену, Варвара Николаевна!

— Ну да, у вас, мужиков, главное полюбить. Чтобы ножки, глазки, попка! А что баба безрукая, безголовая — это вы через год спохватываетесь, когда уже в люльке пищит. Зато любовь!.. Ну, ладно, ладно! За полмесяца не женишься. А я вот что предложу. Где мы дачу снимаем, в Ольгине, у хозяев комнатка есть. Могу за тебя, Алексеич, похлопотать; они сдадут. А пока ты на работе, я за твоим присмотрю, мне все равно, с двумя загорать или с тремя. И ты хоть неволей, да подышишь свежим воздухом, ездить-то недалеко, хоть подышишь кислородом да позагораешь в вик энд!

Борис Алексеевич был так поражен «вик эндом», что только кивнул головой.

Наверное, тогда он впервые всерьез задумался о женитьбе. Сейчас он уже не помнил, какими чувствами были внушены эти мысли, то ли необходимостью в близком человеке, который помогал бы, был бы рядом, то ли хозяйственными сложностями, отнимавшими у него все больше времени, то ли подсознательным желанием обеспечить сыну полноценную семью с двумя родителями. А может, все три причины одновременно?

Однако и сын как-то завел разговор о том же.

— Папа, — поинтересовался он однажды вечером, когда наступил их час вопросов и ответов, — а где моя мама?

— Умерла, — коротко ответил Морозов на кем-то, видимо, спровоцированный вопрос.

— А моя мама должна быть твоей женой? — не унимался Сашка.

— Да, сынок.

— Ну, так найди мне другую маму, — спокойно предложил ребенок.

— Это не так-то просто! — пробормотал отец.

— У вас, взрослых, все непросто. А вот когда я вырасту, то сразу женюсь. — Видимо, он кого-то имел в виду.

В отличие от Сашки Борису Алексеевичу «сразу жениться» было, вроде бы, не на ком. То есть были вокруг женщины и девушки, вполне достойные того, чтобы связать с ними свою жизнь, но ведь нельзя же, в самом деле, жениться для того, чтобы… Чтобы кто-то вел твое хозяйство, помогал воспитывать ребенка, или для других насущных целей. Для Морозова такая мысль была неудобоваримой. Все это должно было как-то само приложиться к Любви.

Борис Алексеевич не хотел даже, чтобы его полюбили за прочное положение, зарплату, квартиру. Он хотел, чтобы в нем полюбили Человека; обычное требование (заблуждение) холостых мужчин, которые не понимают, что для женщины положение, как и зарплата, есть следствие ума и воли мужчины, отражение его характера.

По правде говоря, он присматривался к двум женщинам, с которыми ему приходилось сталкиваться, еще не зная, кому отдать предпочтение: к дежурному инженеру, круглолицей, сероглазой Лидии Ивановне Федоровой, даме приятно округлой, стройной и при этом интеллигентной, и к молодой специалистке из собственного отдела Милочке Поповой, деве удивительной, сияющей молодостью и красотой. Реакции обеих женщин на самого Морозова были неодинаковыми. И если первое время Лидия Ивановна вела себя по отношению к нему сдержанно агрессивно, то есть заговаривала с ним о неделе французских фильмов, делала замысловатые прически, носила просвечивающие кофточки и узкие обтягивающие юбки, чем приводила его в некоторое мужественное волнение, то позднее потеряла к нему интерес и вообще, похоже, вышла замуж, хотя обручального кольца носить не начала и фамилии не сменила.

Милочка же вела себя тихо и ненавязчиво, но где бы в большом конструкторском зале, уставленном кульманами, Борис Алексеевич не находился, отовсюду он видел устремленные на него огромные глаза. Людмила Михайловна Попова была девушкой «с лицом», ростом уж всяко выше метра семидесяти, «крутая», как говорил Семивласов, брюнетка с черными глазами, точеным носиком и как бы хорошей кистью нарисованными бровями и ресницами. Впрочем, ни рта, ни носа на лице, снабженном такими глазами, разглядеть было никак не возможно.