Роберт Янг - У начала времен (сборник)

– Какой двухсерийный? – спросила Арабелла, намазывая маслом ломтик тоста.

– Ага! – сказал отец. – Значит, фильм был не двухсерийный!

– В некотором смысле, наверно, и в самом деле было две серии, – сказала мать. – Одна в кино, а другая – где–нибудь в другом месте.

Арабеллу стала бить дрожь, но она справилась с собой. Прямота ее матери напоминала рекламные телевизионные передачи. Это в какой–то мере гармонировало с яркими безвкусными микроавтобусами, которые она носила. Сегодня на ней было красное платье с выпуклой решеткой, изогнутой хвостовой частью и массивными темными стеклоочистителями. Арабелла снова подавила дрожь.

– Я… хорошо провела время, – сказала она. – И не сделала ничего плохого.

– И это все новости? – спросил отец.

– Наша целомудренная маленькая двадцатисемилетняя – почти двадцативосьмилетняя – дочь, – сказала мать, – чиста как первый снег. Наверно, теперь ты наложишь на себя епитимью – будешь вечерами сидеть дома и читать книжки.

– Я тебе говорила, что бросила читать книги, – сказала Арабелла.

– Читай себе на здоровье, – заметил отец.

– Бьюсь об заклад, ты ему сказала, что не хочешь его больше видеть, потому что он хотел тебя поцеловать, – сказала мать. – Ты всем так говорила.

– Нет, не сказала! – Арабеллу теперь опять била дрожь. – Как раз сегодня вечером мы с ним встречаемся снова!

– Вот это да! – сказал отец.

– Ура! – сказала мать. – Может быть, теперь ты станешь вести себя, как велит Большой Джим, – выйдешь замуж, будешь больше потреблять и поможешь своим сверстникам нести бремя поддержки нашей экономики.

– Может быть.

Арабелла отъехала от стола. Прежде она никогда не лгала и теперь была на себя сердита. Но только по дороге на службу она вспомнила, что, солгав однажды, нужно либо продолжать лгать, либо признаться во лжи. А поскольку о признании не могло быть и речи, ей оставалось либо поступить так, как сказала, либо, по крайней мере, делать вид, что так поступает. Сегодня вечером ей придется куда–нибудь пойти и пробыть там хотя бы до двенадцати, иначе родители станут подозревать ее во лжи.

Кроме кинотеатра, ей ничего не пришло на ум.

Она выбрала другой кинотеатр, не тот, где они были с Гарри Четырехколесным. Когда она туда добралась, солнце уже село и фильм только начался. Она тут же пожалела, что не удосужилась взглянуть на название картины перед въездом в кинотеатр. «Золушка» считалась фильмом для взрослых, но зал наполняли в основном дети, и в своем большом автоплатье среди множества крошечных автоштанишек и автоплатьиц она чувствовала себя неловко.

Это был полнометражный мультипликационный фильм – сказка о приключениях хорошенькой маленькой Золушки, которая жила с мачехой и двумя ее некрасивыми дочерьми. Большую часть дня она проводила в углу гаража, моя и полируя платья–автомобили своей мачехи и ее дочерей. У них было полно всяких красивых платьев – «вашингтонов», «дансингов», «флинтов», тогда как маленькой Золушке доставались лишь отрепья. И вот в один прекрасный день сын управляющего магазином Большого Джима объявил, что собирается дать бал в гараже–дворце своего отца. Тотчас же сестры и мачеха заставили Золушку мыть и полировать свои лучшие платья. И вот она их моет и полирует, а слезы у нее все текут и текут, потому что нет у нее красивого платья, в котором она могла бы поехать на бал. Наконец настал долгожданный вечер: сестры и мачеха, сверкая хромированными деталями своих вечерних туалетов, весело направляются в гараж управляющего. Оставшись одна, Золушка падает на колени в моечной и горько плачет. Уже казалось, сам Большой Джим оставил ее, как вдруг появляется Добрая фея автомобилей в роскошном сияющем белом «лансинг де милс». Она стремительно взмахивает волшебной палочкой, и вдруг на Золушке, прекрасной как утро, оказывается платье «гранд–репидс» цвета гвоздики, с такими блестящими колпаками, что глазам смотреть больно. Итак, Золушка попадает на бал, и все танцы катается с сыном управляющего, а ее некрасивые сестры и мачеха сгорают от зависти у стены. Золушка так счастлива, что забывает о том, что волшебство Доброй автофеи кончается в полночь, и если часы на рекламе Большого Джима начнут бить двенадцать, она превратится в девочку – мойщицу автомобилей прямо посреди демонстрационного зала. Вспомнив об этом слишком поздно, она на большой скорости мчится вниз по аппарели, но впопыхах теряет одно колесо. Сын управляющего находит его, а на следующий день объезжает все окрестные гаражи и просит всех женщин, присутствовавших на балу, примерить его. Но оно такое маленькое и изящное, что не налезает ни на одну ось, как бы обильно ее ни смазывали. Примерив колесо на оси двух некрасивых сестер, сын управляющего хочет уйти, как вдруг замечает в углу моечной Золушку, полирующую платье–автомобиль. Золушке ничего другого не остается, как выйти из угла и примерить колесо. И что бы вы думали? На глазах у изумленных сестер и мачехи колесо легко садится на место, даже без единой капли смазки. Золушка отправляется с сыном управляющего, и с тех пор они счастливо катаются вместе.

Арабелла взглянула на часы. Половина одиннадцатого. Домой ехать слишком рано, если она не хочет снова подвергнуться циничному перекрестному допросу.

Арабелла промучилась до одиннадцати, а потом уехала. Она хотела покататься до полуночи, и так бы оно и было, не надумай она поехать через город. И конечно же, она очутилась на улице, где находился магазин подержанных автоплатьев. Вид стилизованного забора вызвал приятные воспоминания, и, проезжая мимо, она бессознательно снизила скорость. Когда Арабелла поравнялась с въездом, колеса у нее уже еле–еле вертелись, а заметив облаченного в «пикап» человека, она и совсем остановилась, что получилось у нее вполне естественно.

– Привет, – сказала она. – Что вы делаете?

Он подъехал к обочине, и, увидев его улыбку, она обрадовалась, что остановилась.

– Пью стакан апреля, – ответил он.

– Вкусно?

– Очень. Я всегда был неравнодушен к апрелю. Май на него похож, но немного тепловат. Ну а июнь, июль и август вызывают у меня только жажду золотого вина осени.

– Вы всегда говорите метафорами?

– Только с избранными, – ответил он. И, помолчав, добавил: – Почему бы вам не въехать и не постоять тут до двенадцати? Потом мы отправимся куда–нибудь есть сосиски и пить пиво.

– Хорошо.

Площадка была забита поношенными платьями и костюмами, но ее старого платья не было. Она была рада этому, потому что при виде его только расстроилась бы, а ей хотелось сохранить приятное волнение, начавшее теснить грудь. И ей это удалось. Ночь была не по–апрельски тепла. Изредка в перерывах между яркими вспышками рекламы Большого Джима можно было даже увидеть несколько звездочек. Говард рассказал немного о себе – как он днем учится, а вечерами работает, но когда она спросила, где он учится, он сказал, что и так слишком много говорил о себе и теперь ее очередь. Она тоже рассказала ему о своей работе, о фильмах и телепередачах, которые смотрела, и наконец о книгах, которые когда–то читала.