Костры миров - Геннадий Мартович Прашкевич
Затренькал телефон.
Достал Роальд, никак не может угомониться.
Шурик вернулся в комнату и снова поднял трубку.
– Ты уже лег? Это я, твоя ласковая зверушка… Чувствуешь, какая я в твоих руках нежная и гибкая? Это все потому, что в прежней жизни я была настоящей сладенькой кошкой…
– Да ну? – удивился Шурик. – Ты это точно знаешь?
– Конечно, котик… – простонала невидимая собеседница, опаляя Шурика огнем неземной страсти, и задышала тяжело, неровно, многообещающе: – Мм. Ты у меня обалденный… Я сразу решила: тебе отдамся… Куда ни гляну, везде ты… Глаза закрою, так и стоишь…
«Барон… Барон…» – донеслось с улицы.
Наверное, я схожу с ума, догадался Шурик.
Не надо было мне ехать в Т., я тут когда-то уже сходил с ума.
Шурик был уверен: звонила Анечка Кошкина. Правда, в автобусе ее голос звучал низко и злобно, а сейчас напоминал эолову арфу, морской накат. Мм. Анечка умоляла: «Не набрасывайся на меня сразу… Подразни свою девочку…»
– Вы не ошиблись телефоном?
– Ой! А куда это я попала?
– А куда вы целились?
– Сорок семь три?
– Извините, ошибочка вышла.
– Я в суд подам на телефонную станцию!
– Да ну, мараться-то, – сказал Шурик. – Я все равно собирался вам позвонить.
– А предоплата? – сразу изменила тональность Кошкина. – Я без предоплаты не работаю. Я не шлюха. Я помогаю хорошим стеснительным мужчинам преодолеть их комплексы.
– А выбор?
– Какой выбор? – опешила Кошкина.
– Есть у вас разрешение на работу с хорошими стеснительными мужчинами? Судя по вашему молчанию, нет, правильно?
– Вы это к чему?
Шурик усмехнулся:
– А к тому, что у вас могут быть проблемы. Дошло?
Кошкина все еще сопротивлялась:
– Пока не очень.
– Впрямую указать?
– Уж будьте так добры.
– Разрешения у вас нет, сами понимаете. А я, например, могу вернуть вам хотя бы стоимость хрустального рога.
Анечка Кошкина ошеломленно выдохнула:
– Вы что? Неужели так? Вы правда от Кости?
– С этого и следовало начинать, – удовлетворенно заметил Шурик. То, что Анечка Кошкина назвала имя Соловья, ничуть его не удивило. – Хорошо бы теперь нам увидеться.
– Только не сегодня.
– Почему не сегодня?
– Ну, вы же видите, я на дежурстве.
Шурик не стал спрашивать, где это она дежурит.
– Завтра в два, – сказал он, опасаясь, что Кошкина раздумает. – Около «Русской рыбы».
Две неразлучные подруги желают создать семью нового типа – две жены и один муж. Ищем счастливца.
Шурик допил пиво и снова выдвинулся на балкон.
Снизу тревожно доносилось пьяное сипение бывшего бульдозериста: «Да ему скоро полморды снесут! Одним махом!» Неясно, кого Лигуша имел в виду, но звучало тревожно. «Много ты знаешь!» – возражал Гаргос. «Точно, полморды! Одним выстрелом!» – «А мне наплевать! – без всякого акцента кричал парагваец. – Мне вообще наплевать, я в Асунсьон еду!»
Вдруг налетел ветерок, зашуршала листва.
Потом, сверкнув сквозь тьму, грохнул внизу выстрел.
«Соловей, черт возьми!» – дошло до Шурика. Не задумываясь, он махнул с балкона в высокую клумбу, заученно перевернулся через плечо и вскочил на ноги. Прямо перед ним возник человек с обрезом. Победно вскинув руки, он вопил: «Полморды! Одним выстрелом!»
Коротким ударом Шурик уложил убийцу на землю.
«Не помог Лигуше… Не помог дураку… – клял он себя. – Оставил дурака без защиты…» Обрез полетел в кусты и самопроизвольно пальнул из второго ствола. Было слышно, как в кафе бьется посуда, шумно падают на пол люди.
– За что ты его? – Шурик заломил руку убийцы.
– За дело! Исключительно за дело! – Убийца был в эйфории. От него густо несло спиртным. – Полморды! Одним выстрелом!
– Но за что? За что ты его?
– А тебе за что нужно?
– Как это мне?
– Ну, не мне же. Я тебя спрашиваю.
– Подожди, не дергайся! – приказал Шурик. – Ты арестован по подозрению в убийстве. Смотри, – полез он в карман за удостоверением.
– Это ты будешь смотреть мои бумажки, – обрадовался убийца. – На твои бумажки мне наплевать. Это не я, это ты будешь изучать мои бумажки!
Поддав придурку ногой, Шурик выпрямился. Тощий официант в кафе деловито собирал битую посуду. «То День ВДВ, то ночь пограничника… А то бандиты придут, сладких ликеров требуют…»
– А ведь точно полморды! – сгрудились на террасе мужики. – Прав Иван!
Все почему-то смотрели в сторону зарослей. И Шурик туда посмотрел. В уютном свете фонарей пригибался на бегу Константин Эдмундович. С серпом в откинутой руке, с полуснесенным картечью лицом…
– За что его так?
– А за дело! За дело!
Мнимый убийца был в восторге от содеянного и попытался шагнуть в кафе прямо через ограждение.
«Закрыто!» – остановил его официант.
«Так полморды же!»
«Вот и топай теперь домой».
– Как это домой? – удивился Шурик. – Он же арестован.
– Арестован? Ну надо же! – в свою очередь удивился официант. – А куда, интересно, ты поведешь этого придурка? Его никто не примет. Это же Дерюков. Он псих. От него даже дурдом отказывается.
Глава IV. «Я лечу сильными средствами…»
Москва. 2 октября 1641 года
Сенька Епишев, дьяк Аптекарского приказа, с большим недовольством смотрел на бородатого помяса, выставившего на стол тяжелую, тускло поблескивающую шкатулку. Не след приносить в Аптекарский приказ вещи, не связанные с прямыми делами. В Аптекарский несут сборы лекарственных трав и цветов – это важное государево дело. Если ты истинный помяс, если ты истинный собиратель трав, сберегатель жизни, собирай травы да коренья, очищай их, перебирай тщательно, чтоб земля не попала в сбор, суши собранное на ветру или в печи на самом лехком духу, чтобы травы да коренья от жару не зарумянились. И в Аптекарский приказ, само собой, сделанный сбор неси не в какой-то железной шкатулке, невесть где выкованной, а в лехком лубяном коробе.
Все же точил дьяка бес любопытства. Не стой помяс Фимка Устинов напротив, пуча на дьяка бессмысленно голубые глаза, суетливый палец Сеньки Епишева давно бы лег на алую, бросающуюся в глаза вмятину на темной, как бы неведомым огнем опаленной крышке. Непонятно, как шкатулка открывается… И вообще… Где это в тундре, в сендухе дикой, в халарче необитаемой отыскал помяс такую вещицу?
Земли́ у нас немерено, горделиво подумал дьяк. Идешь на север, идешь на восток, версты да версты. Ни он, умный дьяк, ни глупый помяс Устинов, ни многие другие промышленники, даже сам царь-государь и великий князь всея Руси Михаил Федорович не знают, по каким берегам и рекам проходят восточные да северные границы державы. Идешь, слева речка выпадет, справа серебряная жила откроется, хоть руби ее топором. На камне орел сидит,
