Олег Готко - ЗЕМЛЯКИ ПО РАЗУМУ

Такие вот проводы не могли не оставить на душе неприятного осадка и настроение в рубке космического корабля царило довольно унылое. Не добавляло веселья и регулярное шмыганье носом Длинного.

Через шесть часов полета, никого не встретив по дороге, они ушли в подпространство.

Каждый в свое.

Подпространство Саньковского напоминало затянутую светящейся паутиной не то пещеру, не то шахту, сквозь которую он несся подобно скоблику из рогатки. Иногда взгляд выхватывал из полумглы одинокие фигуры с поднятыми руками. Иногда – с поднятыми ногами.

Там же, куда перенесся Длинный, все поражало сверкающей стерильностью. Возможно, так в воображении йогов выглядит нирвана, но он не был йогом. Поэтому не стал сидеть на месте, а принялся, щурясь и прикрывая глаза ладошкой, бродить по бескрайней внутренней поверхности гигантского яйца. Через некоторое время Длинный устал, прилег и посмотрел вверх. Там было все то же сияющее безобразие, но в какой-то момент ему показалось, что там мелькнула темная точка. Это вполне мог бы быть обман зрения, если бы точка не стала больше и из нее прямо на голову Длинному не вывалился Саньковский, замотанный в серую саванообразную паутину.

Движение перестало быть и сверкание остановилось, обернувшись кают-компанией космического корабля.

– Ты что мне подсунул?! – завопил Длинный, моргая, как сова, вытащенная из дупла на свет.

– Я думал… – промямлил Семен. – Помню, Тохиониус, когда у нас закончилась водка, нам тоже таблетки давал. Кажется.

– Кажется, кажется, – передразнил его друг. – Лучше бы водки налил.

– Это еще не поздно исправить, если ты ее взял. Машка, понимаешь ли, мне такую таможню устроила, что бутлеггеры в гробах перевернулись.

Длинный окинул Саньковского взглядом, в выражении которого промелькнуло нечто, знакомое Семену еще с тех времен, когда друг не отрешился от мира сего.

– Ты не только идиот, помешанный на семейном счастье, – заявил он, и флегматичное выражение покинуло его лицо, как стая птиц насиженные места с наступлением холодов, – но еще и законченный кретин! В космос – и без водки! А стресс чем снимать?

– Какой стресс? – сидя на полу, Семен с изумлением смотрел, как с Длинного сползает рыбья чешуя безразличия к судьбам других людей. Казалось очевидным, что увеличение расстояния между продолговатым телом и родным аквариумом прямо пропорционально квадрату роста его способности к сочувствию ближним.

Тут он, однако, ошибался, о чем ему тут же было и сообщено:

– Мой, черт тебя подери! Заманить меня, – друг сделал попытку подняться во весь рост, но этому быстро помешал низкий потолок кают-компании. Еще раз чертыхнувшись, он продолжил, – в эту консервную банку и думать, что моя нервная система останется равнодушной к такой метаморфозе! Да еще после этих чертовых таблеток!!!

– Я так понимаю, что ты водки тоже не взял, – грустно сделал вывод из агрессивной тирады Саньковский, встал на четвереньки и пополз к иллюминатору. Снаружи царила могильная тьма, потому что нет в подпространстве подзвезд, хоть ты тресни, а есть лишь их невидимые гравитационные тени. Вздохнув, он обернулся к Длинному, который таращился на него, как жаба на подводную лодку, и предложил. – Ну, тогда давай просто так пожрем, что ли? Если нет звезд, будем развлекаться котлетами…

***

На Земле тоже было не все слава Богу. Когда две черные фигуры ушли в прорубь, Мария наотрез отказалась возвращаться домой.

– Пока не увижу их в небе, с места не двинусь. Может, ты с ними сговорился – мы отсюда, а они оттуда на берег! Знаю я вашу троицу.

Самохин посмотрел на нее долгим взглядом и попытался свести все к шутке:

– Не дай Бог кому таких – черных и в ластах, – ангелочков увидеть! Тогда придется всю Библию пересмотреть…

 Саньковская презрительно фыркнула, давая понять, что такие хилые потуги юморить никогда не рассеют ее здоровой подозрительности. Димка попытался зайти с другого бока:

– Не понимаю я тебя. Ну почему ты так упрямо хочешь остаться соломенной вдовой при надежде, а?

 – Это уже точно не твое дело!

– Почему же? Они ведь все-таки мои друзья…

Мария продолжать никчемный с ее точки зрения разговор не пожелала, о чем дала понять, отвернувшись и уставившись на черный провал проруби. Самохин некоторое время потоптался около нее, стараясь находиться спиной к озеру, а потом недовольно буркнул:

– Don’t worry. В смысле, не знаю, как ты, а я замерз. Буду ждать тебя в машине. Be happy.

Женщина бросила на него презрительный взгляд из-под заиндевелых ресниц:

– Не хочешь помахать друзьям на прощанье? Ну-ну!

– Черт его знает, сколько они там возиться будут. Все-таки «тарелка» – это не воздушный змей. Замерзнешь – приходи.

И ушел. Мысль о том, что Димка был прав, пришла к Саньковской спустя двадцать минут, когда ноги начали отказываться сгибаться, а мороз проник под шубу лисьего меха. Из проруби никто не показывался, и Марии хотелось верить, что Семен сидит внутри «тарелки», а не отдал Богу душу из-за переохлаждения организма – это было бы не только слишком несправедливо по отношению к ней, но и прямым предательством. Дабы убедиться, что это не так, оставалось только ждать. Выдохнув злобные облачка пара, она побрела к машине.

– Едем? – с готовностью открыл перед ней дверцу Самохин.

– Ни за что, – протелеграфировала клацающими зубами Саньковская.

– Ну-ну, – кивнул Димка.

Этот диалог повторился еще раз шесть или семь, прежде чем все случилось.

Саньковская в очередной раз брела от машины к своему посту, погруженная в думы, как эмбрион в околоплодные воды, когда с грохотом пушечного залпа лед в озере треснул и вспучился, родив чудо-юдо рыбу-кит. От неожиданности женское сердце екнуло, в груди похолодело, а сознание завопило в панике нечто нечленораздельное и было поглощено бескрайним, вселенским ужасом. Мария рухнула, как подкошенная, и уже не увидела сверкающей молнии, ударившей в небо.

Когда к женщине подбежал Самохин, она лежала, скорчившись в позе зародыша, и на попытки ее растормошить и шлепки по щекам не реагировала.

– Так я и знал, что ничем это хорошим не кончится, – процедил он сквозь зубы и поволок тело к машине. – Вечно с этой летающей кухонной утварью неприятности…

Спустя полчаса в больнице, куда Димка привез Саньковскую, сонный дежурный врач констатировал у нее состояние, близкое к коматозному, и определил на постой в палату интенсивной терапии.

Вторник, 5 декабря 1995 года

– Долго нам еще лететь? – поинтересовался Длинный, лежа на полу, покрытом синтетическим мхом, и ковыряясь в пасти зубочисткой, пачкой которых снабдила друга не в меру заботливая супруга.